Станимиров набрал в легкие побольше воздуха и задул сорок огоньков. Справившись со своей задачей, он взглянул на нас, раскрасневшийся и гордый, мы все захлопали, а директор крикнул «бра-а-ава».
Потом директор убрал свечки, и архитектор нарезал торт. Он сделал это очень умело, прикинув на глаз, как действовать ножом. Словом, нарезал торт профессионально и со вкусом. Каждому досталось по большому красивому куску.
После торта был подан кофе. Станимиров вытащил из бара бутылку коньяка. Пустили и музыкальный автомат. Произошло это довольно оригинально.
— Станимиров, — сказал директор, — музыку закажете?
— Конечно, — ответил Станимиров.
— Что именно?
Станимиров взглянул на меня.
— Пусть выберет дама.
Я с удовольствием подошла к автомату и стала выбирать. Но названия мелодий оказались незнакомыми. Тогда я наугад ткнула в одну. Директор вытащил из кармана монету, опустил ее и нажал кнопку. Как только автомат заработал, директор сделал резкое движение — монета выскочила обратно и повисла на нитке в его руке. Как мне потом объяснили, автомат работал только на жетонах. Все жетоны потерялись или были припрятаны. Лишь один держал при себе директор. Он вытащил ручку и блокнот.
— Станимиров, записываю на ваш счет пять стотинок.
— Запишите сразу пять левов за весь вечер, — ответил архитектор.
— С удовольствием...
Пока разыгрывалась эта сцена, я с ужасом слушала автомат. После плаксивой интродукции еле-еле пробилось два-три такта, потом еще два-три и постепенно зазвучало чистопробное танго. Я взглянула на Станимирова — хотела перед ним извиниться. И увидела, что директор делает ему какие-то знаки. Станимиров встал и с улыбкой поклонился мне.
Эти люди, естественно, не знали, что я не танцую танго. Но как им объяснишь? Тем более что я сама выбрала мелодию.
Под взглядами остальной четверки Станимиров обнял меня, наши пальцы сплелись, и — раз, раз-два, раз-два — мы «закружились в вихре танца».
Я шепнула ему, что прошу прощения за танго. Он посмотрел на меня, улыбаясь своей особой улыбкой.
— Видите ли, девочка, я не умею танцевать эти ваши танцы. Вернее, если я отважусь, на мои жалкие попытки неприятно будет смотреть. По мне, лучше танго ничего и нет...
Он продолжал улыбаться. Лицо его было совсем близко, и я хорошо рассмотрела его улыбку, о которой я упоминала и раньше. Губы у него были четко очерчены, и, когда он улыбался, в лице появлялось что-то очень дружелюбное и в то же время грустное, словно этот человек хорошо понимает, что у тебя на душе, сочувствует тебе и в то же время говорит: «Спокойствие, девочка, все уладится...»