— Человеку лучше хочут сделать, а он гавкает, — заметила стоявшая впереди Сашки женщина в черном платке и залатанном пальтишке.
Сашка ничего не ответил. Он привык к этому, и обидные слова не задевали его. Сашка смотрел в сторону некрашеного забора, за которым виднелись ящики, сложенные в высокие штабеля. Там находился склад боеприпасов. Знали про склад в поселке Костанаева все, но вслух про это не говорили. Колька как-то притащил домой матерчатые мешочки в форме подковы, заполненные черным порошком, целлофановые коробочки и множество желтых ноздреватых колбасок. Колбаски Колька бросил в горящую печку, и они загорелись, как бенгальские огни. Сашка подскочил к Кольке, вырвал у него трофеи и надрал ему уши, приговаривая: «Дом хочешь взорвать?»
Колька орал благим матом больше для виду, чтобы брат скорее отпустил его. Он боялся стать лопоухим и потому не опасался, что может охрипнуть от крика. Едва Сашка отпустил брата, тот принялся скакать на одной ножке по комнате, напевая: «Чичира, чичира, тебя мать учила...» — «Цыц! — крикнул Сашка. — При Катьке не ругаться».
Сашка смотрел на забор с грязноватыми потеками и думал о том, что если бы тогда, в Полесье, он нашел такие ящики, он бы знал, что с ними делать. Но ящиков он не нашел, а наткнулся у дороги на автомат. Сашка взял его, прижал приклад к плечу, поднял дуло вверх и нажал на спусковой крючок. «Та-та», — раздалось в тишине, и эхо ответило за лесом: «Та-та-та...»
Автомат Сашка спрятал в стоге сена у дома, замотав его в тряпки. Обо всём Сашка рассказывал Федьке и Сережке, но о том, как он убил пленного немца, умолчал. Ему было мучительно вспоминать про этот случай. Когда он опоздал в школу, где ребята собирались делать ремонт, и прибежал на час позже, он увидел одни развалины... Что было потом, он помнил как во сне. Только на дороге он увидел усатого солдата. Тот положил на сгиб согнутой правой руки винтовку. Впереди него, заложив руки назад, шли трое пленных немцев. На спине у солдата гимнастерка побелела от высохшего пота. Сашка бросился к своему дому, вытащил из стога автомат, отбросил в сторону тряпки и бросился к дороге.
До сих пор Сашка помнил остекленевшие, будто стоячее болото, глаза пленного немца, в зрачках которого застыл немой ужас. Раскаленная ярость подбросила Сашкино сердце к горлу. Стараясь не смотреть в глаза немца, он вскинул автомат, обхватил левой рукой кожух, зажмурился и нажал... Даже если бы батя и не говорил тех слов — «Пленных не берем», Сашка все равно бы выстрелил. Опомнился он оттого, что упал на землю. Усатый солдат выхватил у Сашки автомат и выругался так мудрено, что Сашка ничего не понял. «Что же ты, малец, — сказал солдат, поднимая Сашку с земли и стряхивая пыль с Сашкиных штанов и рубашки. — Не зашибся?» — «Нет». — «Негоже так, — солдат надвинул на брови пилотку. — Сколько война-то покалечила. Эхма... Ну, тикай отсюда, сынок...» Двое пленных немцев стояли, вцепившись друг в друга, и ждали, что будет дальше. Убитый Сашкой фриц лежал, уткнувшись лицом в пыльную землю. Ноги его были раскинуты. Сашка увидел подкованные каблуки сапог и, не оглядываясь, побежал прочь...