Прямо книгу про такого садись и пиши. Променял старых друзей на нового и получил то, что заслужил. Так тебе и надо, скрипач-художник!..
Федька снял сапоги, залез на кровать, открыл отдушину и подставил ладонь к квадратному отверстию. В пальцы мягко ударился теплый воздух. Вечером Федька слушал, как из отдушины неслись голоса. А сейчас было тихо.
Герка еще не вернулся домой — он задержался в школьном физическом кабинете. И Федьке нечего было делать. Он надел сандалии и полез в шкаф. Рука наткнулась под ворохом белья на небольшую картонную коробку. В коробке лежали фантики. Федька вспомнил, что он спрятал их сюда перед войной. Здесь лежали и белые раковые шейки с красными в темных поперечинах раками, и салатного цвета «Бенедиктин» с зелеными полосами, и «Грильяж» с золотистыми белками на зеленом фоне. А главное — блестящие яркие фантики от латвийских конфет. Эти конфеты появились в Москве в конце сорокового года. Ценились фантики от них больше всего. Во-первых, буквы были напечатаны латинским шрифтом, так что можно было их считать заграничными. Во-вторых, рисунки на твердых блестящих и плотных бумажках — разноцветные, яркие и ни на что не похожие. Недаром отец называл их «фантики-элефантики».
Федька засунул коробку в ящик и подумал, что когда-нибудь отдаст эти бумажки Сережке — пусть вспомнит о том, как они дружили до войны. Пусть вспомнит, как они познакомились: Федька подобрал у своего подъезда рисунок и сразу узнал на нем лицо Петра Первого. «Вот здорово!» — сказал Федька Герке. «Это я нарисовал», — послышалось сверху. Они задрали головы и увидели, что с третьего этажа на них смотрит мальчишка. «Врешь!» — сказал Федька. «Приходите, посмотрите», — сказал тогда Сережка. Федька никогда не обманывал Сережку и всю жизнь не будет обманывать. Но когда Сережка это поймет, будет поздно. Он придет после войны к Федьке. Федька нажарит картошки, купит четыре батона белого хлеба, сварит калмыцкий чай с молоком и поставит все это на стол. Они заморят червячка, напьются чаю так, что вспотеют и расстегнут ремни. И Сережка признается: «Ошибался я в людях, Федор. Все меня предали. Только ты остался верен мне до конца. Но я этого, разумеется, не заметил. Вот как». Ну что ты, скажет Федька. Какие пустяки. Не стоит вспоминать. Хорошо, что хоть сейчас понял. Лучше поздно, чем никогда. Я на тебя зла не держу. Айда на коньках кататься. И они привернут к валенкам коньки, возьмут железные крючки, выбегут в Большой Кисловский, поймают на перекрестке полуторку, зацепятся за борт крючком и будут мчаться так, что ветер в ушах засвистит. И Герка тоже будет рядом с ними. И втроем они, увидев милиционера, будут чапать от него во все лопатки в ближайшую подворотню, чтобы через десять минут снова мчаться вслед за грузовиком по заснеженной мостовой...