Поблизости колготился на мотоцикле Валера Вихров, судя по всему, приятель моего соседа Гены. Я его позвал, он пришел.
— Ты местный человек, Валера, вот смотри, кто поджег мою избу? По такой суши сгорела бы вся деревня...
Валера, голый по пояс, собирал и распускал мускулы на груди.
— Чухари на вас обижаются, — выговаривал мне Валера. — Вы пишете про чухарей и унижаете их. Вы про Жихарева пишете, а над ним смеются.
Выходило так, что моя изба подожжена поделом хозяину. Валера Вихров меня обвинял, я оправдывался. Валера выступал в роли народного мстителя... Я предвидел, что мое летописание до добра не доведет. И вот мое добро, то есть чухарское добро, за коим езжу из года в год на берег Большого Озера, оборачивается злом. Так уже бывало, и не с одним мною, со многими авторами документального жанра; прототипы обижаются, не понимают добрых чувств автора.
После короткой передышки задувает южный ветер, натягивает с юга облачность. Благоденствие, патриархальность ушли из нашей деревни навсегда, как и вепсская речь.
И восходит солнце.
Десять часов вечера. Запад светел, можно писать при свете запада. Днем сочился дождь. Ходили с внуком Ваней за Сарку, набрали малины, черники. Сварил в печи варенья, напек блинов, поели досыта, вкусно; в организме тотчас явились силы, которых не было до блинов.
С утра собирал подписи в «гумагу» насчет поджога. Общественность дачного местечка Нюрговичи требует разбирательства дела о поджоге избы Горышина. Таким образом, у меня в памяти отложатся два дела о поджогах: рейхстага и моей избы.
Я приезжаю в Нюрговичи набраться спокойствия, необходимого в наше время мыслящей личности, как кислородная подушка при удушье. Спокойствия не стало в деревне; все другое есть, а этого нет. В июле совхозные мужики скосили траву на горушках, заложили в ямы силос. Конечно, выпили. Пошли по деревне — во всех избах дачники, только изба кооператоров Андрея с Сергеем оказалась на замке. Дверь выломали вместе с косяком. Затопили печь, сожгли главную драгоценность кооператива «Сельга» — березовые плашки, на печи три года сушенные, для последующей художественной резьбы на оных. В уставе кооператива «Сельга», я видел, записано, что кооператив намерен производить художественные изделия из местных материалов. В чужой избе совхозные мужики гужевались до полного истощения припасов. Говорят, что у Андрея с Сергеем было припасено двадцать две пачки чаю. Вернувшись, хозяева не обнаружили в своем разоренном гнезде ни чаинки. Заново приживаться им не хватило терпения, да и кооператив прогорел. Заколотили избу, появятся ли, неизвестно. Отпала еще одна завязь жизни в нашей деревне; четыре лета, четыре зимы двое красивых, молодых, талантливых мужиков накапливали в себе терпение, языческую слиянность с природой, ее красотой — и все псу под хвост.