Более того, ему было интересно, если и не подчинить корсиканца своей воле, то хотя бы заставить его уважать себя. И как только возмутитель спокойствия появился у него в кабинете, он с хорошо наигранной грустью произнес:
— Ваше вчерашнее обращение к принцу произвело весьма неблагоприятное впечатление на некоторых высокопоставленных особ, и теперь меня ждут неприятности… Я не собираюсь читать вам нотации и хочу только спросить: чем я заслужил подобное отношение?
Де Вальфор все рассчитал правильно, и будущий офицер растерялся. Если бы генерал принялся кричать на него и грозить карцером, он знал, как себя вести. Более того, ему самому было стыдно за свое вчерашнее поведение.
Да, он в какой уже раз доказал свое превосходство над остальными учениками, но разве вспомнит о его дарованиях тот же Кондэ, когда ему придется выбирать между ним и тем же де Пико? Да никогда!
Но пока он собирался с мыслями, что ему все-таки ответить, к его великому удивлению, в кабинете в сопровождении адъютанта директора появился… Дмитрий Комнин и с грустью поведал о безвременной кончине Карло ди Буонапарте.
Де Вальфор поднялся из-за стола и с искренним сочувствием произнес:
— Я выражаю вам свое искреннее сожаление и отпускаю вас на неделю… Сейчас, — продолжал он, хорошо знавший о тяжелом финансовом положении семьи Буонапарте, — господин де Жанвье, — взглянул он на застывшего у дверей адъютанта, — напишет приказ о выделении вам денежной субсидии, и вы можете получить у интенданта деньги…
Буонапарте взглянул ему в глаза, и по его красноречивому взгляду де Вальфор понял, что его самый строптивый ученик может быть не только дерзким, но и благодарным.
Оставшись один, генерал уселся в свое достойное музея кресло и погрузился в глубокую задумчивость. Сам того не подозревая, его строптивый ученик предлагал начать давно уже назревшие военные реформы, и он был полностью согласен с ним…
Когда Наполеоне приехал в Монпелье, Карло Буонапарте лежал в гробу, и он с трудом узнал в высохшем желтом мертвеце красавца и весельчака отца. Крепко сжав губы, без единой слезинки в глазах Наполеоне смотрел на изменившееся лицо родного ему человека.
Да, измена делу Паоли внесла известное отчуждение в их отношения, но только сейчас, глядя на высохшие руки отца, в которых теплилась свеча, Наполеоне с поразившей его вдруг ясностью понял ту простую истину, что они были предназначены ласкать детей и жену, а не держать оружие и уж тем более убивать.
Только теперь до него полной мерой начинало доходить, чем был для всех них лежавший в гробу человек, и его сразу же повзрослевшая душа пусть и запоздало, но все же наполнилась огромным уважением и любовью к нему…