Хоть вроде нас и много сюда притащили, но очистить одну ветку, ту, что была основной, смогли только к утру следующего дня. Работали весь день и всю ночь, немцы костры разжигали, чтобы нам было видно, что делать. Да уж, киркой махать – это не митинги проводить, сил не было совершенно. Местные (блин, откуда в них столько здоровья?) пахали как заведенные. Точнее, не так: работали-то они вяло, сразу бросалось в глаза то, что они делают это из-под палки, но при этом выглядели они гораздо лучше меня.
Убирать разбитые шпалы – еще ничего, вот рельсы, перекрученные в узлы… Спина ныла, руки, казалось, вытянулись до земли, как у обезьяны. Болело буквально все, не привык я столько работать, а пришлось. Буквально любое движение, направленное не на работу, пресекалось ударом в спину или по ребрам. Стимул так себе, но действенный.
А с утра, даже не дав присесть, нас погнали на разгрузку новых шпал. Думал, сдохну, ноги совсем не держали. Еще вечером попросил и у проходящего мимо конвоира что-нибудь поесть, тот так смеялся, что я почувствовал себя дураком. И так думал не только я, о чем мне тут же сообщили другие пленные:
– Ты точно дурень… Зачем им нас кормить? Сдохнем – других приведут, мало ли нас таких.
– Если мы можем работать, зачем фашистам нас голодом морить? – вновь подал я голос, откровенно не понимая, что за фигня происходит.
Я же помню, европейские историки постоянно осаживали наших совковых, опровергая жестокость вермахта. Это же наши немцев в плену морили голодом и стреляли, как крыс, немцы не такие! Хотя я-то уже знаю, как в лагерях к нашим относились. Но работы… Ведь это же логично, что нас привлекают к работам, но мы же не наемные рабочие, нам не платят за труд, так кормили бы хоть…
– А зачем им нас кормить и вообще думать о нас? Ты видел, сколько таких, как мы, в лагере? – спросили меня, на удивление, без злобы в голосе. – А знаешь, сколько таких лагерей?
– Сколько? – машинально спросил я.
– Да одуреть можно, вот сколько! Вся армия почти тут. Не понятно, кто еще воюет, если нас тут столько, – разозлился и начал материться еще один из пленных.
– Так, может, война скоро кончится, и все наладится? – робко спросил я.
– Ага, жди. Думаешь, когда наши погонят немца, нас отпустят? Держи карман шире. Хлопнут всех, и баста. Или ты ждешь победы немца?
Вопросец скользкий, ответишь тут, что думаешь, придушат как котенка. Но вслух сказал другое:
– Зачем нас убивать? – искренне не понимал я.
– А кормить нас чем? Немцам самим жрать чего-то надо, вон все деревни грабят так, что местным людишкам хоть в гроб ложись, ничего не оставляют. Гнилую картошку и ту выгребают, наверное, для пленных, вряд ли сами будут ее жрать. Народ, кто не отдает съестное, просто убивают. Насмотрелись тут, и сараи с людьми внутри, сожженные дотла, видели, и повешенных, да много чего было.