— Когда-то, давным-давно, Истина уже царила на грешной земле. Нам, бессмертным богам, благодарное человечество ставило прекраснейшие статуи, рисовало картины, фрески, высекало из мрамора барельефы. Нам ставили храмы, целые пирамиды, где благочестивые смертные воскуряли нам фимиам. Но ныне все это забыто! Нас оболгали наши завистники, враги, наше имя смешано с грязью! Но Я всё же непоколебимо верю, что когда-нибудь — и очень скоро — все переменится и Истина вновь восторжествует! — опять, как по команде, раздались крики восторга, но вот указательный палец вновь поднят, и они тут же прекратились. — Нарисуй Мой портрет, Художник, и Я щедро награжу тебя, ибо для просвещения заблудших овец Моих и торжества Истины Мне ничего не жалко. Я причислю тебя к лику бессмертных и ты будешь сидеть, как любимейший сын Мой, одесную Меня. Я отдам тебе мою единственную дочь в жены, прекрасней которой нет никого ни в одном из бесчисленных миров видимых и невидимых Вселенных, и семя твое будет благословенно на века! Нарисуй — и ты станешь Моим другом, Моим братом, Моим сотрапезником — вовеки веков!
Тут солнцеокий ударил жезлом о ступеньку трона и рубиновые глаза кобры вспыхнули кроваво-красным светом и она, как живая, зашипела.
Воцарилась тишина. Все гости напряженно уставились на Ганина, равно как и сам Люцифер. Ганин же молчал. На его лице обнаружились следы острейшей душевной борьбы и страданий, происходивших в глубинах его сердца. Наконец, пелену всеобщего безмолвия прорезал его громкий голос:
— Я напишу твой портрет, Люцифер, но только с одним условием…
— Назови свою цену, друг! — произнес Солнцеокий, удовлетворенно улыбнувшись.
— Пусть рука твоей дочери отныне не дерзает прикасаться к моей возлюбленной невесте, Снежане Бельской, которую она колдовски усыпила и облик которой она украла и пусть она даст мне свободу и более не отягощает меня своим присутствием!
Воцарилась гробовая тишина. Даже музыка стихла, умолкли попугаи с мартышками и канарейками. Было слышно лишь, как позвякивают ножны шпаг на перевязях и шелестят складки тысяч платьев, как трещат фитильки свечей.
А Ганин между тем резко повернулся в сторону мнимой Снежаны и торжествующе и дерзко посмотрел на неё — мол, ну что «судьба» моя — какой я тебе вызов бросил! А лже-Снежана зашипела была как рассерженная кошка, но Солнцеокий, грозно сдвинув брови, пронзил своим огненным взглядом свою дочь. Та присела, покорно склонив свою золотоволосую головку в глубоком и смиренном поклоне.
— Эта просьба уже удовлетворена. Отныне ты свободен! Но Я считаю, что это слишком малая награда для тебя. Посему Я дам тебе и то, чего ты от Меня не просил: ты будешь сказочно богат, ты будешь велик, как царь, ты будешь сидеть рядом со Мной, ты будешь Моим придворным Художником — как только закончишь Мой Портрет. Такова Моя Святейшая Воля! — и он стукнул своим жезлом об пол ВОСЕМЬ раз и все собрание, вместе со лже-Снежаной, хором воскликнуло: