— За мной, друзья! Уходим! Пока они не пришли в себя, пока у Сета нет глаза! — и первая прыгнула в черное отверстие, оставшееся после выстрела, а за ней, отбиваясь от наседавших шакалов и львицы Сехмет, и остальные черные животные. Отверстие на стене тут же исчезло, и шакалы разочарованно взвыли.
Ганин устал держать глаза открытыми. Он закрыл их и его разум опять погрузился во тьму.
К камину в Библиотеке Ганина несли под руки Сехмет и Сет. Здесь же они облачили его вдвоем в бархатный костюм. Ганин опять почувствовал прилив энергии, и костюм заставил его встать на ноги, действуя опять как второе тело. У Сета глаз уже регенерировал, только остался багровый кровоподтек на веке. Он был мрачнее тучи.
Вновь при ударе часов раздался гром, вновь пошел из жерла камина дым, вновь блеснули языки пламени, вновь пламя приобрело человекообразные черты, вновь показался Солнцеокий. Он бросил быстрый взгляд на раненый глаз Сета и мрачно сказал:
— Вижу, моя дочь, увы, как всегда продолжает играть в свои игры, пренебрегая волей отца! Избалованная девчонка, которая ради своей прихоти поставит опять все на карту, как тогда… — Солнцеокий устремился отсутствующим взором куда-то в сторону, словно что-то вспоминая, но это продлилось буквально несколько мгновений. — Сет, Сехмет — стерегите Художника ещё сильнее, не спускайте с него глаз, а я отправлю за дочерью лучших охотников. На этот раз она не уйдет от наказания — я засажу её так далеко, что и триллионов лет не хватить, чтобы оттуда вернуться! Сет и Сехмет довольно ухмыльнулись и кивнули головами в знак согласия, а потом удалились.
— Вижу, ты еле стоишь, Художник, а ведь кроме этой ночи тебе предстоит ещё одна. Ты оказался слабее, чем я думал… — сказал Солнцеокий.
— Ты… ты… ты… — прохрипел Ганин, не в силах открыть рот и глаза, лишь кое-как поднимая дрожащую как у дряхлого старца руку.
— Не трать драгоценные силы на слова, побереги их лучше для портрета, — остановил его Солнцеокий. — Да, ты прав, Я утаил от тебя часть правды. Написав портрет, ты отдашь всю свою жизненную силу ему и умрешь. Твоя тень станет жить отныне только в царстве теней. Это верно. Но все остальное останется в силе, ибо Я никогда не нарушаю своих слов! — Солнцеокий немного обиженно дернул губами — «мол, как ты мог обо мне подумать такое!». — Твоя тень вечно будет при мне, вечно будет писать то, что Я тебе буду говорить и ты навсегда освободишься от моей вздорной дочери, а написанный тобою Мой портрет действительно явит Меня, точнее Мое величие и совершенство, заблудшим овцам рода человеческого. Мое царство вновь будет восстановлено в вашем мире, каким оно было до того, как Распятый все испортил своим глупым вмешательством, и даже более того — Мое царство будет могущественнее, чем прежде, ибо портрет впитывает не только твою силу, но и Мою, многократно её усиливая… Впрочем, мы увлеклись, тебе знать больше этого не нужно. Ты — Художник и твое дело — писать! Так принимайся же за работу!