Русские издания — я не говорю «патриотические»: в атрибуте «патриот» содержится заведомая похвальба, в переиспользовании оного атрибута не обходится без спекуляции, самозванства — предоставляют трибуну национальному самосознанию, ну да, конечно, русскому; без этого мы захлебнемся в струях, бьющих из фановых труб плюрализма. Без национальной скрепы развалится государственность любого народа. А мы только и делаем, что подставляем то одну щеку, то другую, и вот нас хлобыщут: великодержавный шовинизм! и т. д. и т. п.
Однажды я бродил без какой-либо цели, с жалкой парой тысяч йен в кармане по кварталу развлечений Синдзюку в японской столице Токио. Вижу у входа в некое заведение стоят три не очень одетых японки, такие прелестные, как на рекламной картинке, притом живые, телесно-теплые. Я сделал к ним шаг просто так поглазеть, как праздный гуляка. Тотчас мне преградил дорогу неулыбающийся твердый японец, вразумил: «Оунли джапаниз», то есть только для японцев. Он указал, куда идти мне, неяпонцу, ловить мой кайф. Во внешне американизированной Японии строго соблюдается предел проникновения чужестранного в домашнее. Одно с другим не смешивается, как постное масло с водой. У японцев обострено чувство национального самосохранения. А у нас?
Надо как-то нам совладать с нашей русской отзывчивостью ко всему на свете опричь самих себя, того гляди, растворимся в чужом без остатка, места не станет осесть.
Бывает, плачемся: время худое, хоть ложись да помирай. Некий бодрый радиоголос нас вразумляет: «Время у каждого живущего одно, другого не будет. Лови за хвост свой единственный шанс». Но в одиночку мы не умеем, нам подавай соборность. Или еще подзаборность. Как в песенке Глеба Горбовского:
У помещенья «Пиво-Воды»
Лежал довольный человек.
Он вышел родом из народа,
Но вышел и упал на снег.
Нас хлебом не корми, только дай найти козла отпущения: ах, вот этот такой-сякой немазаный, завел всех нас, как козел стадо баранов на мясобойку. Как аукнется, так и откликнется: «Раз вы такие бараны, туда вам и дорога».
Нам надо прийти в себя, сосредоточиться в себе, услышать друг друга; страна-то ведь наша...
На Невском у Гостиного торгует русофильской прессой мужичок с ноготок, сиворыжебородый, с заиндевевшими глазами-ламбушками. До того он похож на писателя Василия Ивановича Белова, словно глянула на меня из окошка сосновой крепости вологодская, архангельская, новгородская Русь, в канун чего-то благодетельного, может быть, и ужасного, чего Руси не миновать. Как помню себя, насколько знаю нашу историю, мы всегда обретались в канунах каких-то фатальных свершений; до осуществлений не дотягивали или оказывались обманутыми. И вот мы опять накануне...