Смерть подводит черту под писательской судьбой, и тут возникает соблазн прикинуть: что было бы, если бы... Кладут на весы то, что бы мог еще сделать писатель, но чего нет. И тогда содеянное им — на другой чаше — вроде теряет в весе. Я думаю, что такое гадание непродуктивно — в литературном, нравственном, человеческом плане. Главный урок творчества и судьбы Абрамова, сегодня и надолго вперед, состоит в его правоте, оплаченной всей жизнью. Федор Абрамов жил с благородной жадностью — выйти на главные рубежи своего времени, с неубывающим максимализмом (тут мне приходит на память пример его земляка Михайлы Ломоносова). В свой срок он прожил несколько жизней: был крестьянином, солдатом, пролил кровь за Отечество, взошел к вершинам науки — литературоведения, и все увенчал заслуженной славой народного писателя. Его литературные труды по-крестьянски основательны, по-солдатски бесстрашны, по-научному объективны и дальнозорки, по-партийному страстно принципиальны. Жизнь Абрамова, писателя-гражданина, как бы мы ни скорбели о безвременной его кончине, в высшей степени состоялась, удалась — в этом главный ее урок.
...Я помню, в октябре 1976 года мы провожали в последний путь писателя Виктора Курочкина, тоже, как и Абрамов, крестьянского сына, отмеченного многими боевыми наградами лейтенанта-танкиста, только-только талантливо заявившего о себе в литературе.
Федор Александрович Абрамов в своей речи на траурном митинге сказал: «Виктор Курочкин сумел донести до человеческих душ то самое важное, что думал, чем мучился, чем жил. Он сумел пробиться к человеческим душам... И в этом великое достоинство, миссия, настоящее счастье художника! Это немного кому удается...» Пробиться к человеческим душам — в этом художническое кредо самого Абрамова.
Осенью 1982 года Федор Александрович перенес тяжелую операцию, исход ее невозможно было предвидеть. Но жизнь в тот раз улыбнулась ему...
Через несколько месяцев после той операции, в предвесенний, морозный, румяный вечер я встретил Абрамова в Комарове. Он вышел из лесу на лыжах, все краски жизни играли на его обыкновенно несколько сумеречном, запечатлевшем душевные бури лице. И столько было воли к жизни, упорства, силы в его невысокой, кряжистой, подобранной фигуре, в его повадке привычного ходока по снегам... Ну конечно, следом за Федей (так мы его звали заглазно: много, много в нем сохранилось от деревенского парня-заводилы Феди) шла его жена Людмила Владимировна. Так бывало всегда... Издавна мне запомнилась услышанная однажды в писательском клубе максима: «Писателю надо иметь талант, жизненный опыт и трудолюбие. Но этого мало. Все пропадет втуне, если писатель не обзаведется хорошей женой». Я думаю (и не я один), у Федора Александровича тут все было в порядке. Тылы его надежно прикрывала и обеспечивала Людмила Владимировна, да и не только тылы. Когда-нибудь биографы Абрамова коснутся и этой тонкой материи — сотрудничества, сотворчества, надо полагать, не безмятежного, диалектического, — с помощником, другом, женой. Людмила Владимировна сама талантливый, опытный литературовед, строгий редактор и критик...