— А это как ветеринар распорядится, — сухо ответила Анна. — Мне что, мне ее мясо не нужно.
— А вам не жалко лошадь? — спросила «суседка».
— А чего тебе от моей жалости? Все равно в твоем дому мужик не прибавится!
— Грубая вы, — сказала «суседка».
— Ты больно нежная, недаром одна и осталась!
— Да и как только тебя муж обнимает! — сказал Синюхин и улыбнулся.
— А тебе чего? Чего зенки пялите? Идите, куда шли!
— А это не твое дело, куда нам себя девать, — сказал Синюхин. — Не твоя земля, где хотим, там и стоим.
— Вставил мертвячьи зубы и скалится. Пятьдесят лет, а все ума нет! — закричала на него Анна.
— Зверь в женском облике, — сказал Синюхин, на этот раз без улыбки. — Лучше всего, конечно, уйти.
— Действительно, — согласилась «суседка».
— Ну и проваливайте! — пустила им вслед Анна. — Тоже еще парочка, баран да ярочка! Чтоб провалились вы! И тебе нечего тут торчать! — Это она уже обрушилась на Козлова. — Сдохнуть и то не дают скотине спокойно. Приперлись, звали вас тут!
Когда никого не осталось, Анна присела перед лошадью на корточки.
— Чего ж ты так неаккуратно? — тихо сказала она и провела рукой по мосластой скуле. Лошадь втянула ноздрями знакомый теплый запах ее руки и тонко заржала. — Чего ж ты наделала? — Лошадь подняла голову. — Лежи... лежи..
Лошадь затихла. Анна гладила ее по голове и вспоминала, как любила Милка кататься по снегу в начале зимы. Выскакивала из конюшни и начинала носиться по огороду, взбрыкивая, ставя хвост трубой, а за ней с лаем, с визгом скакала Путька, коротконогая длинномордая собачонка. Анна стояла посреди двора и смеялась, глядя на эту картину. Она знала: Милке мало достается вот такого времени — все в работе, с утра и дотемна, то хлеб развозит из пекарни по магазинам, то муку со склада. Летними ночами, когда выпускала ее в низинку, и то не было ей воли — прыгала стреноженная. Только и было радости в начале зимы поваляться по снегу.
— Как же ты так-то? — с печалью глядя на Милку, говорила Анна. — Неужели не слышала, как машина идет? И ведь прямо на нее и угораздило...
Подошел Петр.
— Чего торчишь? Все едино никаких надежд быть не может.
— А я и не торчу. Прирезать надо. Ветеринар, он и у мертвой увидит, что ноги поломаны... Прирежь, Петя.
— Не хотелось бы... Сердце у меня стало слабое.
— А давай я! — еще издали заслышав разговор, крикнул Козлов.
— Без тебя обойдемся! — ответила Анна.
— А чего, пускай он, — сказал Петр.
— Не люблю его, злой, да и жадный. Рука нехорошая. Прирежь, Петя, а?
— Прямо не знаю...
— Маленькую поставлю...