От потрясения кровь приливает к ее сердцу. Она, потеряв дар речи, смотрит на него.
— Я пришел увидеть тебя. Трасо сказал, что ты свободна.
Менандр стоит на том самом месте, куда плюнул мучитель Британники. Амара обреченно чувствует, что лишилась последней невинности.
Она без единого слова проходит в кубикулу Дидоны, почти не дожидаясь Менандра. Задернув за ними занавеску, она продолжает сжимать ее в пальцах, стоя спиной к комнате. Ей невыносимо видеть его прекрасное лицо.
— Чего ты хочешь?
— Тимарета…
— Какие услуги ты предпочитаешь?
— Услуги?
— Да, ты ведь потратился на визит сюда. — Она резко разворачивается к нему, вне себя от гнева и горя. — За какими услугами ты пришел? За какой секс ты заплатил?
— Я платил не за это.
— Тогда зачем ты здесь?
— Чтобы увидеть тебя. Чтобы с тобой поговорить.
— Ты хотел поговорить здесь? — Амара в истерике повышает голос.
Даже из-за закрытой занавески слышно, как Кресса плачет, Бероника за стеной обслуживает клиента, а Виктория ругается с Трасо, крича, чтобы он не впускал в бордель буйных посетителей.
— Куда еще нам идти?
Его лицо исполнено тихой грусти, и у Амары не остается ни малейших сомнений, что он говорит правду. Облегчение приносит не меньше боли, чем недавнее страшное потрясение. Она подходит к Менандру и, обняв его за шею, прижимается щекой к его щеке.
— Ты заплатил, чтобы со мной поговорить.
— Я не хотел ждать до декабря, — говорит он, стиснув ее в объятиях. — Я давно копил на это. Рустик не против, чтобы его рабы развлекались. По его мнению, это делает нас послушнее.
— Нельзя так просто швыряться деньгами! — говорит она. — Тебе они нужны. Ты должен беречь каждую монету.
— Я должен был тебя увидеть.
Она вспоминает, сколько глупостей и лжи наговорила Руфусу о любви.
— Мне нечего тебе дать. У меня ничего нет. — Она обводит руками пустую кубикулу. — Я себе не принадлежу. Я не владею даже собственным телом, собственной жизнью.
— Я тоже.
— Что же тогда мы делаем? — Она садится на кровать. — Чем нам помогут пустые разговоры?
— Я знаю, что тебе одиноко, — произносит он, садясь возле нее. — Мне тоже. Но я не чувствую одиночества рядом с тобой.
— После наших встреч мне еще больнее, — говорит она, положив голову ему на плечо и снова позволив себя обнять.
— Это потому, что ты вспоминаешь о доме и обо всем, что мы потеряли.
— Не только поэтому, — возражает она. — Знаешь ли ты, со сколькими мужчинами я была близка? Я никого из них не хотела, но это все равно произошло, отныне это моя жизнь, и я должна с ней смириться. А теперь я вижу тебя, единственного мужчину, которого когда-либо по-настоящему хотела, и, хотя мы здесь вдвоем, ничто нам не мешает, и ты даже заплатил моему проклятому сутенеру… Я просто не могу. Только не в этом месте. Я не могу.