Это Эгнаций, самопровозглашенный распорядитель увеселений. Амара вздрагивает от неожиданности. Она не заметила, как он вернулся, но он не подает виду, что превратно истолковал их перешептывание. Эгнаций начинает возиться с волосами Дидоны, вплетая в ее кудри специально принесенные розы. Она никогда еще не видела, чтобы мужчины так сильно красились. Его глаза подведены сурьмой, а толстый слой пудры на щеках растрескался, как неправильно высушенная штукатурка. С каждой его улыбкой, а улыбается он часто, борозды становятся все глубже.
— Ну что за прелесть! — говорит он, отступая назад, чтобы полюбоваться Дидоной. — В жизни не видел такого миленького личика. — Он поворачивается к Амаре и прикалывает к ее волосам оставшиеся цветы. — Разумеется, кроме твоего, дорогуша, — врастяжку произносит он, подняв брови.
Она ловит себя на том, что смеется. Эгнаций поджимает губы, радуясь, что ее развеселил. Он стоит так близко, что его дыхание согревает ей щеку. От его волос исходит резкий запах камедиевой помады. Он заправляет последнюю розу ей за ухо.
— Итак, нимфы! — Он с преувеличенным воодушевлением хлопает в ладоши. — Чем усладите наш слух сегодня вечером?
— Мы споем несколько куплетов из Сапфо, — говорит Амара. — А еще попурри из песен о Флоре и весне и о легенде про Крокуса и Смилакс.
Эгнаций кивает.
— Очень мило. Может, споете мне пару строк, чтобы я знал, куда вас поместить?
Амара начинает играть оскскую мелодию Сальвия, на которую они с Дидоной положили известный гимн Флоре. Мимистки прерывают свою репетицию и с любопытством прислушиваются. К удовлетворению Амары, насмешливость на их лицах сменяется неохотным одобрением. Она не могла и пожелать лучшего комплимента.
— Восхитительно! — лучезарно улыбается Эгнаций. — Ваши голоса сладки, как цветы, сыплющиеся изо рта самой Флоры! Вы знакомы с сочинениями Овидия? О, вы просто обязаны его почитать! — объявляет он, когда они обе качают головами. — К следующему разу выпишу вам что-нибудь из любимых стихов Корнелия.
Амара жалеет, что не узнала о наличии у Корнелия любимого поэта заблаговременно, но ее трогает участливость Эгнация.
— Спасибо, — говорит она.
— Ты слишком добр, — с неподдельной искренностью добавляет Дидона, кладя ладонь ему на руку.
— А знаете, — продолжает Эгнаций, — ведь мой хозяин и сам немного поэт. Он сочинил несколько строк по случаю Флоралий, и если бы вы нашли возможность исполнить их… — Он достает из складок плаща свиток.
Амара едва удерживается, чтобы не выхватить пергамент из его рук.
— Ничто не доставит нам большего удовольствия.