Стоя у двери в поисках ключей, он снова испытал прилив чувства вины. Он потряс головой и открыл дверь. В прихожей было тепло и пахло едой. В доме стояла тишина. Свет погашен. Только свечи на кухонном столе освещали лицо Анники. Она смотрела на него, пока он вешал куртку. Ее бокал был пуст. Его бокал — полон.
— Ты очень сильно задержался, — сказала она без эмоций. Может, она злилась или была расстроена. Наверное, грустила. Прочитать ее мысли не получалось. — Я приготовила ужин. Его нужно разогреть.
— Спасибо! — сказал Мартин. Он наполнил тарелку едой из кастрюли на столешнице и поставил в микроволновку на подогрев. Писк таймера, оповещающий о готовности, болезненно отозвался в ушах.
Мартин сел напротив Анники.
— Нам нужно поговорить.
— О чем? — спросила она. Голос звучал тягуче, как бывало, когда она выпивала больше, чем следует. Мартина снова начало давить ощущение, что он подвел ее. Он ненадолго замолчал и взглянул на тарелку, не в силах есть.
— Обо всем, что случилось. Я переживаю за тебя.
— Нет повода переживать.
— Есть, черт бы меня побрал! — сказал он неожиданно громко. — Я знаю, что тебе нехорошо. Мне тоже. Если быть совсем честным, нам и не может быть хорошо. Ты подозреваемая в деле об убийствах. На днях ты вела себя совершенно нерационально, а мы все равно делаем вид, как будто ничего не случилось. И выкидыш… — В горле образовался комок. Веки потяжелели от подступивших слез, и Мартин закрыл лицо руками.
Анника неподвижно сидела на другом конце стола. Она ждала, когда он закончит плакать.
— Где ты был сегодня вечером? — спросила она чуть погодя.
— Какая разница? — вырвалось у него. — Я сейчас пытаюсь говорить о важных вещах.
— Для меня есть разница.
— Просто задержался на работе дольше, чем обычно. — Ложь горько обжигала горло, но он не смог удержаться и не произнести ее. Как иначе он бы объяснил, что обратился за помощью именно к Сесилии?
Анника кивнула.
— Окей. Но если ты хочешь поговорить, наверное, было бы лучше, если бы проводил тут больше времени. Думаю, нам обоим это облегчило бы жизнь.
Мартин сглотнул горький комок. Чувство вины поутихло, но угольком тлело в животе.
— Я все улажу.
— Хорошо! А то я тоже за тебя беспокоюсь. Ты тоже сам на себя не похож. Организовал навороченное рабочее место внизу и все равно проводишь очень много времени в офисе.
— Да. Но было слишком много встреч. Я не мог работать из дома. — Он засомневался. — Но, конечно, я избегал проблем. Ты стала сама не своя с тех пор, как вышла та книга.
— Она спасла издательство, — сказала Анника. Она говорила слишком быстро — как на автопилоте. — Она оплатила этот дом. Чтобы мы могли строить нашу жизнь вместе, завести детей и жить счастливо до самой смерти. Что в этом плохого?