Она подняла глаза и попыталась правильно произнести слова – губы плохо слушались, им мешала накладка.
– Как все прошло? Вы довольны?
Ее слова больше походили на карканье, но, казалось, мистер Чандлер-Пауэлл ее прекрасно понял. Она снова услышала его голос – спокойный, властный, ободряющий:
– Очень хорошо. Надеюсь, через некоторое время вы тоже будете довольны. Теперь вам нужно побыть здесь и отдохнуть – не очень долго, а потом сестра Холланд отвезет вас в вашу палату.
Рода лежала, не двигаясь, а предметы вокруг нее постепенно уплотнялись. «Интересно, сколько часов длилась операция? – думала она. – Один, два, три?» Сколько бы операция ни длилась, это время для Роды потерялось в некоем подобии смерти. Это состояние, должно быть, столь же похоже на смерть, как могло бы походить на нее любое человеческое представление об абсолютном уничтожении времени. Она погрузилась в размышления о разнице между такой временной смертью и сном. Проснуться после сна, даже очень глубокого, всегда означает сознавать, что прошло сколько-то времени. Мозг хватается за обрывки последних сновидений, пытаясь уловить их прежде, чем они безвозвратно исчезнут. Рода решила проверить свою память, мысленно проживая вчерашний день. Она сидела в машине, по которой хлестал дождь, потом приехала в Манор, впервые вошла в Большой зал, распаковала в палате вещи, говорила с Шарон. Но ведь это наверняка происходило во время ее первого визита, более двух недель назад. Теперь стало возвращаться и совсем недавнее прошлое. Вчера все было совсем по-другому. Приятная, без осложнений, поездка, сияние зимнего солнца, перемежающееся с внезапными короткими ливнями. И на этот раз она привезла с собой кое-какие терпеливо собранные сведения, которые либо сможет использовать, либо даст им пропасть втуне. Сейчас, в сонном довольстве, она подумала, что даст им пропасть втуне, отпустит, как отпускает свое собственное прошлое. Его нельзя прожить снова, ни одно из его событий нельзя изменить. Все то зло, что оно могло причинить, оно ей причинило, но с его властью скоро будет покончено навсегда.
Закрыв глаза и уплывая в сон, она думала об ожидавшей ее спокойной ночи и о завтрашнем утре, которое ей не суждено было увидеть.
Семь часов спустя, уже в своей палате, Рода пошевелилась в постели: глубокий сон сменился дремотным полубодрствованием. Несколько секунд она лежала без движения, не понимая, где находится, как часто бывает, когда неожиданно пробуждаешься от сна. Она сознавала, что ее постель очень удобна, ощущала, как тяжела ее голова на высоко поднятых подушках, чувствовала, что воздух здесь пахнет совсем по-другому, не так, как у нее в лондонской спальне – запах свежий, но более терпкий, скорее осенний, чем зимний, это запах земли и травы, долетающий до нее с легкими порывами ветерка. В комнате было совершенно темно. Прежде чем последовать совету сестры Холланд и рано улечься спать, Рода попросила, чтобы раздвинули шторы и оставили витражное окно приоткрытым: даже зимой она не любила спать без свежего воздуха. Однако это, возможно, было не так уж разумно. Пристально вглядываясь в окно, Рода увидела, что ее комната гораздо темнее, чем ночь за окном, и что чуть светящееся небо разрисовано высоко стоящими созвездиями. Ветер задувал все сильнее, она услышала, как он посвистывает в каминной трубе, и почувствовала его дыхание у себя на правой щеке.