— За Россию!
Офицеры дружно встали, молча чокнулись. Холодная жгучая жидкость стремительно пролилась по луженым глоткам, привычно обожгла желудок. Присели, наскоро зажевали чем под руку пришлось. Комбат поднял напряженное, с обострившимися скулами лицо к собеседникам. Глаза его полыхнули сдержанным гневом. Дождавшись, когда все взгляды обратятся в его сторону, произнес:
— Значит по Сергею Федоровичу, ничего не изменилось, его держат в администрации, обвинение с него так и не сняли. Соловьев даже слушать ничего не хочет, а остальные, кому я звонил, только руками разводят, дескать они ничего сделать не могут, — Изюмов помолчал. Яростно катнул желваками и продолжил:
— Да кто он такой чтобы арестовывать Иванова? Он не имел права без меня и военного прокурора арестовывать начальника штаба!
— Да господь с тобой, — слабо усмехнулся полицейский, — какой военный прокурор, нет их у нас в городе. А на законность Соловьеву насрать с высокой башни. Тем более, что горсовет формально наделил его нацгвардию полномочиями по расследованию преступлений против основ конституционного строя.
За столом повисло напряженное молчание, лишь из проигрывателя французский шансонье тихо напевал что-то о вечной любви. Собравшиеся понимали, что если они молча проглотят незаконный арест одного из них, то в следующий раз репрессии могут коснуться любого, кто рискнет противоречить Соловьеву!
— Это все полбеды, — произнес начальник пожарного гарнизона неожиданно резким, злым и абсолютно трезвым голосом, словно не успел уже изрядно принять самогоночки. Сцепив руки перед грудью в замок, он продолжил, обращаясь к Изюмову:
— Семен Викторович, что думаешь по поводу приказа организовать захват Строгановского городка. Это, конечно, ваши военные дела, но на мой взгляд твой начальник штаба все верно говорил. Силенки захватить есть, а потом как удерживать и снабжать там наших? На расстоянии сотен километров… Вертолетами? Так сдохнут они скоро. Голимая авантюра, и не надо забывать, что возвращать город придет уже царское войско.
— Волюнтаризм, — басом прогудел атаман и скорчил страшную гримасу, — взгляды присутствующих офицеров на миг скрестились на нем, затем скользнули на комбата.
— Он прав, это я Вам как профессионал говорю, — Изюмов на миг остановился. Короткостриженый курсант Семен, готовый жизнь отдать за абстрактные понятия: честь, любовь к Родине, был все еще жив, но лишь постарел и заматерел. Подчеркивая интонацией важность произносимого, продолжил:
— Дело не только в этом. Я за Россию любому горло порву и мне похрену какой в ней век. Там, — он неопределенно мотнул головой куда-то в сторону окна, — тоже Россия, пусть варварская, нищая, да пусть сраная, это моя страна, я ей присягал, там живет мой народ. Я русский офицер и в такой хрени участвовать не собираюсь.