Репин на письмо не откликнулся, считая свой уход из мастерской делом решенным…
На первых порах Илью Ефимовича замещал престарелый профессор Чистяков. Затем его сменил Франц Алексеевич Рубо, глава батальной мастерской, видный художник, автор многих полотен из истории Кавказской войны.
С уходом Репина из Академии художеств жизнь мастерской окончательно нарушилась. День от дня все большее число мольбертов пустовало. Некоторые ученики подались к Владимиру Маковскому, другие — к Киселеву, в пейзажную мастерскую. Гуда же Грекова тянул Колесников.
«Что делать, как быть? — мучительно раздумывал художник, прогуливаясь по влажным дорожкам академического сквера. — Может, в самом деле переключиться на пейзажную живопись? Писать степь, коней да охотничьи сценки?»
В обнаженных кронах могучих деревьев посвистывал стылый ноябрьский ветер, обрывая последние листья с черных намокших ветвей. В дальнем конце пустынной аллеи мелькнула фигура под большим черным зонтом.
— Вот вы где! А я-то вас повсюду ищу! — обрадованно протянул Мясоедов, приближаясь и беря молодого художника под руку. — У меня приятная новость: на совете профессоров очень хвалили ваших «Охотников». Должен признаться, что и на меня картина произвела впечатление… Сильная вещь! Вам удалось передать мудрую обыденность жизни, ее грубую простоту. Немногие из ныне здравствующих художников способны на такой глубинный охват действительности!
Заметив, в какое смущение привели его слова молчаливого спутника, торопливо проговорил:
— Я не льщу, а говорю правду. По моему твердому убеждению, существуют две категории художников: одни — бунтари, другие созерцатели. Искусство созерцателей слабо, немощно, но приятно глазу; искусстве бунтарей сильно, здорово, хотя и грубо. Вы принадлежите к категории бунтарей!
Уже прощаясь, Мясоедов сообщил другую, не менее волнующую весть:
— Совет присудил вам стипендию имени Сокурова. Стипендия не ахти какая — всего двадцать рублей ежемесячно. Но она позволит вам не думать о хлебе насущном, оставить погоню за грошовыми приработками… Можете снять хорошую просторную мастерскую и серьезно заняться живописью. Мне кажется, у вас большая будущность!
Совет был разумный. На Каменноостровском проспекте, одной из центральных магистралей города, Греков присмотрел чистенькую светлую комнату.
Теперь в Академию художеств он ездил на конке, ходившей на Васильевский остров через Тучков мост. Всякий раз, когда дребезжащий и позванивающий вагон выезжал на мост, сердце у него восторженно замирало при виде открывающейся грандиозной панорамы: над свинцовой гладью Невы высились торжественные громады дворцов, за ними в сумрачной мгле плавал золоченый купол Исаакиевского собора, угадывались шпили дальних церквей. «Ах какая красота! — возносилась ликующая мысль. — Какое совершенство! Велик народный гений!.. Только ему под силу было поднять из топей и болот этакое чудо!.. Вот перед кем мы должны склонить свою голову!»