Пестрота художественной жизни, пожалуй, ярче всего проявилась в дни II Всероссийского съезда художников, проходившего в январе 1912 года в Петербурге. Выступления делегатов, представлявших все наиболее крупные объединения и союзы, невольно вызвали в памяти басню Крылова «Лебедь, рак и щука». Всяк тянул воз в свою сторону. Кандинский с трибуны съезда обратился с горячей проповедью абстракционизма, представитель ультралевого объединения «Ослиный хвост», обличая Врубеля в консерватизме, ратовал за смелый творческий поиск в области чистой формы, мирискусник Александр Бенуа превозносил неоклассицизм.
В этом разноголосом хоре выступление Репина, призывавшего к творческому горению, воспринималось как откровение.
— Я счастлив, — говорил Илья Ефимович, — что могу сказать несколько слов о дорогом нам предмете в таком блестящем обществе и в таком большом количестве собравшихся здесь сотоварищей… Кто-то говорил, что слово «искусство» происходит от слова «искус», то есть в переводе — «как можно лучше». Отсюда видно, что все дело в труде!..
Греков, находившийся в эти дни на военной службе, не мог присутствовать на съезде. Но он внимательно следил по газетным отчетам за ходом съезда, читал в прессе выступления делегатов. Слова Репина о труде, призыв великого художника беззаветно служить искусству нашли живой отклик в его душе. Ведь и для самого Грекова труд и живопись были неразделимы.
В конце 1912 года художник наконец-то покидает Атаманский полк и возвращается к творческой жизни. Год, проведенный в казачьих казармах, не прошел для него даром. Каждый день он старался провести с пользой — работал над композициями, делал эскизы, рисовал «от себя» и виденное много раз, стараясь передать трепет жизни.
Захваченный работой, художник лишь изредка выбирался из дома. Порой зимним вечером отправлялся вместе с женой в оперетту, благо не нужно было далеко ехать — театр оперетты находился на Петербургской стороне. Посещал выставки.
На одном из вернисажей он повстречался с Давидом Бурлюком. Тот выскочил из толпы, огромный и шумный, ослепляя блеском своего «золотого» жилета.
— Слышал, ты заделался баталистом? — обнимая сотоварища по Одесской рисовальной школе, басил он. — Поверь мне, все это ерунда!
— Что ерунда?
— Не бойся, я не тебя браню, а батальную живопись вообще. Никому она не нужна. Все это мусор!
— И Верещагин? II Суриков?
— Суриков? — скроил презрительную физиономию Бурлюк. — «Переход Суворова через Альпы»?.. Вот уж картина, начисто лишенная правды, недаром ее купил сам царь. Иди-ка ты лучше к нам, в футуристы! — И Бурлюк начал энергично и сумбурно излагать программу футуризма. Греков только сокрушенно вздыхал и отмалчивался.