Все подняли головы и увидели, как по стене движется свет. В следующий миг ветер принес отчетливый голос часового:
– Кто идет? Говори, не то будет худо.
– Ха, мой храбрый друг! Ты ли это? – радостно воскликнул Бертран и протяжно свистнул.
Тут же прозвучал ответный свист, и путники беспрепятственно вышли из леса на ведущую к воротам разбитую дорогу. Обведя глазами громадный замок, Эмили вздохнула и тихо произнесла:
– Увы! Я возвращаюсь в свою тюрьму!
– Честное слово, здесь было горячо! – воскликнул Бертран, освещая факелом землю. – Ядра славно вспахали землю!
– Да, – подтвердил Уго. – Палили вон с того редута, причем без остановки. Враги пытались прорваться сквозь главные ворота, но напрасно тратили силы: кроме пушки на стене на двух круглых башнях стояли лучники и поливали их таким беспощадным дождем стрел, что – святой Петр! – невозможно было устоять! В жизни не видел картины краше: я смотрел, как разбегаются разбойники, и смеялся, пока бока не заболели. Бертран, приятель, жаль, что тебя среди них не было: наверняка ты бежал бы быстрее всех!
– Опять ты за старое? – мрачно пробормотал Бертран. – Считай, что тебе повезло оказаться так близко к замку. Сам знаешь, одного такого я прикончил.
В ответ Уго лишь рассмеялся и продолжил рассказ об осаде. Слушая его, Эмили удивлялась, насколько нынешнее спокойствие вокруг отличается от недавнего кошмара.
Грохот пушек, треск барабанов, визг труб, стоны раненых и крики нападавших сменились глубокой тишиной: казалось, смерть одержала верх и над побежденными, и над победителями. Разбитая башня главных ворот опровергала утверждение Уго о трусливом отступлении врагов. Было ясно, что, прежде чем обратиться в бегство, осаждавшие не только упорно нападали, но и сумели нанести серьезный ущерб. Даже при лунном свете было отчетливо видно, что башня сильно пострадала, а укрепления почти полностью уничтожены. Внезапно в одной из нижних бойниц мелькнул и пропал свет, а в следующий миг в проеме разбитой стены показался поднимающийся по узкой лестнице солдат с лампой в руках. Она вспомнила, что сама проходила здесь той немыслимой ночью, когда Бернардин обманул ее обещанием отвести к мадам Монтони, и вновь испытала давний ужас. Сейчас она стояла возле тех самых ворот, над которыми располагалась мрачная комната, где взору Эмили предстала жуткая картина.
«Возможно, – подумала она, – и сейчас эта комната используется с той же целью. Возможно, солдат идет в этот поздний час, чтобы нести охрану у тела убитого друга!» Скупые остатки самообладания рассеялись перед прошлыми и воображаемыми страхами: печальная судьба мадам Монтони показалась ей предсказанием собственной судьбы. Эмили подумала, что даже если отречется от поместий в Лангедоке, то удовлетворит лишь алчность Монтони, но не его неуемную жажду мести. Больше того, страх расплаты мог заставить синьора лишить ее свободы, если не жизни.