– Ах, мадемуазель! – воскликнула добрая женщина. – Вы так молоды! Неужели есть причина для печали?
Эмили постаралась улыбнуться, но ответить не смогла.
– Увы, дорогая! Когда доживете до моих лет, вы не станете плакать по пустякам. Надеюсь, ничего серьезного не случилось?
– Нет, Доротея. Ничего серьезного, – согласилась Эмили.
Экономка наклонилась, чтобы поднять выпавший из бумаг какой-то предмет, и изумленно воскликнула:
– Пресвятая дева! Что я вижу?
Не в силах устоять на ногах, она присела на ближайший стул.
– Что с вами? – спросила встревоженная Эмили.
– Это же она! Точно такая, какой была незадолго до смерти! – воскликнула экономка.
Эмили испугалась, что бедная женщина внезапно тронулась умом, но попросила объясниться.
– Этот портрет! Откуда он у вас, мадемуазель? Это же моя дорогая госпожа!
Доротея положила на стол миниатюру, когда-то обнаруженную Эмили среди бумаг отца, – ту самую, над которой он проливал горячие слезы. Вспомнив его необычное поведение, Эмили разволновалась настолько, что не смогла задать вопросы, на которые мечтала получить ответы, и только уточнила, действительно ли это портрет покойной маркизы.
– Ах, мадемуазель! – воскликнула экономка. – С какой стати мне так трепетать, если это не моя госпожа собственной персоной? Вот, смотрите: голубые глаза, такие мягкие и нежные! И взгляд тот самый, какой я не раз видела, когда она сидела в задумчивости. А потом по щекам ее текли слезы, но госпожа никогда не жаловалась! Этот взгляд – кроткий и сдержанный – разбивал мое сердце и заставлял особенно ее любить!
– Доротея! – серьезно обратилась к ней Эмили. – Меня интересует причина этого горя, причем намного глубже, чем вам может показаться. Прошу вас, не отказывайтесь отвечать на мои вопросы. Поверьте, это не праздное любопытство.
Произнеся эти слова, Эмили вспомнила бумаги, среди которых находилась миниатюра, и уже не усомнилась, что они касались маркизы де Виллеруа. Однако вместе с этим соображением пришло и сомнение: можно ли выяснять странные обстоятельства, которые отец явно пытался скрыть. Она смогла бы преодолеть любопытство в отношении маркизы, как преодолела любопытство, невольно прочитав навсегда сохранившиеся в памяти ужасные слова, если бы не сомневалась, что в бумагах хранилась история этой особы или что рассказ Доротеи мог попасть под запрет отца. То, что знала экономка, наверняка знали и многие другие люди. Поскольку казалось маловероятным, что Сен-Обер пытался скрыть то, что дочь могла узнать простым путем, Эмили решила, что если в уничтоженных бумагах и излагалась история маркизы, то это были не те обстоятельства, которые могла поведать Доротея, а потому не постеснялась забросать экономку вопросами.