– Вы говорили, прошло двадцать лет, – заметила Эмили.
– Около того, мадемуазель, – подтвердила Доротея. – А время промелькнуло совсем незаметно. Этими гобеленами все восхищались: на них изображены сцены из какой-то знаменитой книги, только я забыла название.
Эмили подошла поближе и, прочитав под каждой сценой стихи на провансальском диалекте, поняла, что на гобеленах представлены сцены из самых знаменитых старинных романов.
Немного успокоившись, экономка встала, отперла дверь в соседнюю комнату, и Эмили вошла в высокие, украшенные темными шпалерами покои, такие просторные, что лампа, которую она держала, не освещала их целиком. Доротея сразу упала в глубокое кресло и с тяжелыми вздохами принялась оглядываться. Спустя некоторое время, когда глаза привыкли к полумраку, Эмили различила кровать, в которой, судя по рассказам, умерла маркиза, но, пройдя в дальний конец комнаты, обнаружила высокий балдахин из зеленого дамаста со спускавшимися наподобие шатра полузадернутыми занавесями: очевидно, в таком положении они оставались все двадцать лет назад. На кровать было накинуто свисавшее до пола черное бархатное покрывало. Эмили с трепетом подняла лампу и заглянула под балдахин, почти ожидая увидеть там человеческое лицо. Внезапно вспомнив, какой ужас испытала, обнаружив в восточной башне замка Удольфо умирающую мадам Монтони, Эмили отвернулась, едва дыша. В этот миг подошедшая сзади Доротея воскликнула:
– Пресвятая дева! Кажется, я вижу на покрывале госпожу, как видела ее в последний раз!
Испуганная Эмили снова заглянула под балдахин, однако не заметила ничего, кроме черного бархата. Доротея расплакалась, и слезы принесли ей облегчение.
– Ах! – проговорила она наконец. – Вот здесь я сидела той ужасной ночью, держала госпожу за руку, слушала ее последние слова и разделяла страдания.
– Не поддавайтесь тяжелым воспоминаниям, – попросила Эмили. – Лучше покажите портрет, о котором вы говорили, если это не слишком для вас тяжело.
– Он висит в алькове, – ответила экономка, подходя к небольшой двери в изголовье кровати.
Эмили с лампой в руке последовала за ней.
– Вот моя госпожа, мадемуазель. – Доротея указала на портрет дамы. – Собственной прекрасной персоной! Так она выглядела, когда приехала сюда, в Шато-Ле-Блан. Видите, она была цветущей и полной жизни, как вы, а очень скоро встретила свой конец!
Пока Доротея говорила, Эмили внимательно рассматривала изображение, обладавшее определенным сходством с миниатюрой, хотя выражение лица на них несколько отличалось. Однако в чертах женщины на портрете сквозила та же задумчивая меланхолия, что была характерна и для миниатюры.