Лучи заходящего солнца окрасили желтым сиянием верхушки сосен и каштанов и озарили снежные вершины. Но вскоре даже этот свет погас, пейзаж принял суровый, если не мрачный, характер. Там, где еще недавно поток виднелся, сейчас был только слышен; где раньше дикие скалы поражали разнообразием форм, сейчас смутно вырисовывалась лишь темная громадина, и даже пугавшая своей глубиной долина скрылась в ночи. Лишь на самых высоких альпийских пиках сохранились неяркие отблески, делая тишину еще более жуткой.
Бланш молча смотрела в окно экипажа, прислушиваясь к шелесту сосен и разносившимся в воздухе далеким голосам горных серн. Однако вскоре интерес сменился страхом: вдоль дороги протянулась глубокая пропасть, а почти полная тьма сулила множество других опасностей. Бланш спросила отца, далеко ли еще до гостиницы и не слишком ли рискованно ехать по такой дороге в столь поздний час. Граф обратился к проводникам: те не ответили ничего определенного, но уверенно заявили, что если станет еще темнее, то будет лучше остановиться и дождаться, когда выйдет луна.
– Продолжать путь вряд ли небезопасно, – ответил граф дочери, однако проводники заверили, что пока бояться нечего.
Успокоенная их уверенностью, Бланш снова предалась созерцанию: наступая на леса и горы, ночь скрывала подробности пейзажа, оставляя глазу лишь общие очертания величия природы. Вскоре выпала свежая роса, и каждый цветок, каждое душистое растение подарили воздуху свой аромат. Пчелы и другие насекомые уснули, и в тишине стали слышны голоса множества потоков и ручейков, днем тонувшие в деловитом жужжании. Казалось, из всех живых существ остались бодрствовать только летучие мыши. Замечая, как они мелькают на фоне темного неба, Бланш вспомнила сочиненные Эмили строки:
Летучая мышь
От взгляда чуждого назойливого света
Ты прячешься в развалинах могучих
Или в аллеях темных и дремучих,
Где тени прошлого не ждут ответа.
Там царствуют забвенье и покой,
Но в сумеречный дивный час,
Когда природы замолкает глас,
Летишь бесшумной дикою стрелой.
Дразня волшебной легкостью движенья,
Кругами вьешься над лесной тропой,
Где путника пугливый взор порой
Свободу отдает воображенью.
Из теплых стран весна тебя зовет;
Ночь – твой удел, судьба твоя – полет.
Бесшумно скользящие в воздухе непонятные существа доставляют богатому воображению больше восторга, чем самые конкретные дневные образы. Пока фантазия блуждает по ею же созданным лабиринтам, сознание пребывает в блаженном вдохновении, испытывая тончайшие чувства и рождая творческие слезы.
Далекий шум потока, шелест ветра в листве, то теряющиеся, то вновь появляющиеся звуки человеческого голоса – все это удивительным образом оживляет ум. Молодой де Сен-Фуа, в полной мере испытавший буйство фантазии и переживший порывы творческого энтузиазма, время от времени нарушал всеобщее молчание, показывая Бланш впечатляющие ночные виды. Сама же Бланш, забыв о страхе, с удовольствием разделяла внимание жениха. Молодые люди тихо разговаривали, скорее уступая настроению ночи, чем опасаясь, что их услышат. Подчиняясь велению сердца, через некоторое время де Сен-Фуа заговорил уже не о красоте пейзажа, а о собственных чувствах. Бланш увлеченно его слушала, так что постепенно горы, леса и магический эффект сумерек потеряли для нее значение.