Людовико захватил из крепости несколько фляг хорошего испанского вина, и сейчас целебный напиток подбодрил не только раненого, но и всю компанию. Впрочем, несчастный де Сен-Фуа испытал лишь временное облегчение: вино закипело в жилах, так что он уже не смог скрыть боль и попросил скорее доставить его в гостиницу, где путники собирались провести прошлую ночь.
Во время отдыха в тени темных сосен граф де Вильфор убедил Людовико поведать, как ему удалось покинуть северное крыло Шато-Ле-Блан, как он угодил в руки разбойников и как смог верой и правдой послужить семье, поскольку именно Людовико организовал их спасение из оказавшейся ловушкой башни. Герой приготовился рассказать, как все произошло, но в этот миг со стороны крепости донеслось эхо выстрела и путники поспешили дальше.
Ах, почему Судьба манит
Неведомыми тропами
И вчуже радости сулит!
Битти Дж. Отставка
Тем временем в Ла-Валле Эмили по-прежнему волновалась о судьбе Валанкура. Тереза наконец-то нашла посыльного и сообщила, что он вернется на следующий день. Эмили решила сама прийти в дом экономки и там дождаться известий.
Вечером она в одиночестве вышла из замка, охваченная мрачными ожиданиями. Осень уже подходила к концу: горы тонули в сыром тумане; вздыхая среди буковых лесов, дул холодный ветер; дорожку устилали последние желтые листья. Кружась в порывах ветра и предвещая смерть года, они навевали на Эмили тоскливое предчувствие смерти Валанкура. В пути страх то и дело охватывал ее с такой непреодолимой силой, что Эмили хотела вернуться домой, чтобы не столкнуться с невыносимой правдой, но всякий раз брала себя в руки и заставляла идти дальше.
Медленно шагая, она наблюдала за плывущими клубами тумана и мечущимися среди туч ласточками – то исчезавшими, то снова появлявшимися, словно олицетворение причудливых изгибов ее собственной судьбы. За последний год жизнь побросала ее по волнам, позволяя лишь краткие минуты покоя, если покоем можно назвать временное отсутствие зла. И вот теперь, когда удалось избежать множества опасностей, получить независимость от воли тех, кто ее угнетал, стать обладательницей солидного состояния – теперь, когда можно было надеяться на счастье, – оказалось, что счастье так же далеко, как и прежде. Эмили обвинила бы себя в слабости и алчности из-за того, что многие блага, которыми обладала, перевешивались одним-единственным несчастьем… если бы это несчастье касалось ее одной. Но когда она оплакивала живого Валанкура, уступившего пороку и, следовательно, испытывавшего несчастье, отчаяние требовало этих слез, а сила духа еще не научила ее отделять их от слез любовных переживаний. В настоящее время угнетала не столько уверенность в вине возлюбленного, сколько предчувствие его смерти – смерти, в которой она, пусть и невольно, сыграла определенную роль. Страх рос по мере того, как приближался момент истины, так что, подойдя к дому Терезы, Эмили до такой степени расстроилась и растерялась, что, не в силах идти дальше, опустилась на скамейку возле дорожки. Стонавший в вершинах деревьев холодный ветер звучал в воспаленном воображении далеким плачем, а в паузах между порывами слышались далекие вздохи горького сожаления, однако, прислушавшись, она убеждалась, что это не больше чем фантазия. Внезапно сгустившийся мрак заставил ее встать и пойти дальше, и нетвердой походкой Эмили направилась к дому. В окне виднелось жизнерадостное пламя камина, а сама Тереза уже вышла навстречу и проговорила: