— Если мы не поддержим Францию в момент реальной для нее опасности, — сказал в частной беседе премьер Асквит своей близкой знакомомй, — мы никогда не будем подлинной мировой силой…
В полдень 1 августа истек срок германского ультиматума России.
Через пятьдесят две минуты германский посол в России граф Пурталес позвонил Сазонову и объявил о состоянии войны между двумя странами.
В пять часов вечера кайзер объявил всеобщую мобилизацию, а в семь Пурталес вручил Сазонову декларацию об объявлении войны.
Вильгельм обратился к королю Георгу V.
«Если Франция предложит мне нейтралитет, — писал он в своей телеграмме, — который должен быть гарантирован британским флотом и армией, я воздержусь от нападения на Францию…»
Когда Лихновский передал, что о подобной гарантии не может быть и речи, взбешенный кайзер дал отмашку своим рвавшимся в бой генералам.
Всем было понятно, что введение германских войск в Бельгию — дело теперь уже нескольких часов.
«Если мы позволим Германии растоптать нейтралитет Бельгии, — писал лорду Роберту Сесилю Черчилль, — не оказав при этом помощь Франции, мы окажемся в очень печальном положении».
Вечером 1 августа Черчилль обедал в адмиралтействе.
«Мы, — вспоминал он, — сидели за столом и играли в бридж, карты только что были розданы, когда принесли красный ящик из Форин-офис.
Я открыл его и прочитал: „Германия объявила войну России“.
Теперь у Черчилля не было сомнений, что началась цепная реакция, которая затронет и Британию.
Первый лорд адмиралтейства покинул игорный стол, пересек площадь Конных парадов и через калитку парка пошел на Даунинг-стрит, 10.
Как вспоминали присутствующие, на лице Черчилля читалось воодушевление.
Черчилль, сообщил Асквиту, что мобилизует военно-морские силы и направляет крейсера для охраны торговых путей.
Это было именно то, что совсем недавно кабинет министров запретил ему сделать.
На этот раз молчание премьер-министра означало согласие.
На обратном пути в адмиралтейство Черчилля встретил Грей.
— Я, — сказал он, — только что сделал нечто важное. Я сказал французскому послу Камбону, что мы не позволим германскому флоту пройти в пролив Ла-Манш».
Тем не менее, 1 августа двенадцать из восемнадцати министров выступили против поддержки Франции в случае войны.
Что же касается Ллойда Джорджа, то он был единственным влиятельным членом кабинета министров, склонным к нейтралитету.
В серии записок, которые в ходе многочисленных обсуждений передавались через стол Ллойду Джорджу, приводились самые разнообразные аргументы, включая патриотизм, имперские выгоды и мотивы личной дружбы.