На заседании военного кабинета 29 июля Черчилль заверил страну, что ее флот «находится в своем лучшем боевом состоянии».
«16 линейных кораблей, — говорил он, — сосредоточены в Северном море, от 3 до 6 линкоров — в Средиземном море. Второй флот метрополии будет готов к боевым действиям в течение нескольких дней.
Наши запасы угля и нефти достаточны».
После недолгого колебания Кабинет министров послал телеграммы военно-морским, колониальным и военным учреждениям с приказом объявить боевую готовность в 2 часа пополудни.
Поздним вечером 29 июля Вильгельм вызвал к себе британского посла Гошена.
Присутствующий в кабинет кайзера канцлер поинтересовался, насколько серьезно переданное ему Лихновским заявление министра иностранных дел.
— Великобритания никогда не позволит сокрушить Францию! — подтвердил слова своего министра посол.
— А останется ли Англия нейтральной, — последовал новый вопрос, если Германия нанесет Франции поражение в войне, но не «сокрушит» ее и пообещает территориальную целостность Франции и Бельгии после войны?
Посол ответил, что не может дать ответа на столь сложный вопрос, но немедленно доведет его до сведения своего правительства.
— Заключать сделку с Германией за счет Франции, — воскликнул Грей, ознакомившись с предлождением Бетман-Гольвега, — бесчестие, от которого доброе имя страны не может быть отмыто!
Премьер Асквит был полностью с ним согласен и санкционировал соответствующий ответ в Берлин.
Как известно, «План Шлиффена» предполагал выступления против Франции через территорию Бельгии. При этом бельгийский нейтралитет не считался немцами препятствием.
— Мы, — цинично заявил по этому поводу начальник Генерального штаба Гельмут фон Мольтке, — обязаны игнорировать все банальности в отношении определения агрессора. Лишь успех оправдывает войну!
Надо было спешить с началом боевых действий, однако канцлер попросил у осаждающих его генералов еще одни сутки. Поскольку не все еще было ясно с Россией, которая осуществила мобилизацию против Австро-Венгрии.
30 июля Германия потребовала отказа от мобилизации русской армии, предоставив Петербургу всего сутки на раздумье.
Французов в этой обстановке больше всего интересовала позиция Лондона.
Э. Грей сообщил французскому послу Полю Камбону, что до настоящего времени события на континенте не имеют прямого отношения к Англии, хотя «бельгийский нейтралитет может стать решающим фактором».
Надежда на мирное разрешение спора сохранялась до 31 июля 1914 года.
В этот день лорд Китченер сказать Черчиллю, что жребий брошен и теперь на повестке дня германское наступление против Франции.