>– Если не ошибаюсь, то это уже вариант Марины Мещеряковой?
>– Похоже. Но, к сожалению, ее дела уже пошли вниз.
>– Неужели русский вариант на Западе почти всегда заканчивается отработанным шпаком?
>– Увы. Грустно. Хотя в этом плане крепко держат свои позиции наши «ветераны»: Гулегина, Лейферкус, Ларин. Кто-то их любит, кто-то нет, но они наплаву в среднем уже 15 лет и у них сложилась прочная репутация. У Марии впечатляющий голосовой материал, и именно им, даже при некотором однообразии интерпретаций, она и держится, а оба Сережи чрезвычайно удобны театрам – у них, наоборот, нет такого роскошного материала, но на их стороне невероятный ум, профессионализм, владение несколькими языками, умение вести себя, общаться и хорошие человеческие свойства. Немаловажно, например, и то, что у Лейферкуса очень удачливый импресарио Джакомо Мастроянни, у которого, в частности, и Чечилия Бартоли. Мастроянни находится как раз в самом центре оперной мафии и умеет своего певца предложить таким образом, что этот певец начинает везде крутиться. Возьмите, к примеру, Ларису Дядькову – попав к нему, она сразу стала петь везде и всё. А уж если ты закрутился, как следует, то, даже отпев свои лучшие годы, все равно можешь продолжать еще долго крутиться по инерции, пока не израсходуется запас долгосрочных контрактов. С этой орбиты просто так не сходят. Мы, например, знаем по «Хованщине», как стала петь Нина Терентьева, но у нее полно контрактов по всей Америке. Русские – удобная спица в этом колесе. Липшего не скажут из-за плохого знания языков, юридически не слишком подкованы, готовы на все ради заработка. Они не виноваты, просто таким способом им реальнее выжить в этой мясорубке.
>– А какими, к примеру, бывают оперные тяжбы?
>– Самыми разными, но нужно еще научиться их выигрывать. Негритянка Мишель Крайдер пела в «Метрополитен» Чио-Чио-Сан, но начала выступать не очень удачно, получила плохую критику, и ее сняли со спектакля. Она тут же подает в суд, что это расовая дискриминация – и, конечно, выигрывает за моральный ущерб. Или ситуация с финансированием двух оперных театров в объединенном Берлине, эта вечная тяжба между Баренбоймом и Тилеманном. Раньше все государственные вливания текли только в западноберлинскую «Дойче Опер». Но когда после объединения восточную «Штаатсопер» возглавил Баренбойм, он начал шантажировать правительство, что подаст в международный суд за притеснение евреев в нацистской стране, – и выбил своему театру колоссальный бюджет, оставив Тилеманна с протянутой рукой. Тилеманн обращался в правительство, и ему сказали: «Терпите. Ничего не можем сделать».