В том туре мы «исполняли» опус, который должен был продолжаться порядка трёх минут. В «нотах», то есть в тетради с опусами Джона Кейджа был нарисован круг и по его обводу гнездились вышеуказанные крохотные ноты, чаще всего без звуковысотности, а только лишь с указанием способа извлечения звука. Все они были короткими, то есть мелодии, выдержанных нот не было вообще. Такие же круги были у всего оркестра. Левайн смотрел на хронометр и очень медленно передвигал в пространстве по кругу свою правую руку, без всяких традиционных динамических указаний. Мне с самого начала всё это показалось откровенным очковтирательством, так как носило совершенно стихийный, хаотический и неорганизованный характер. Примерно на одном динамическом уровне огромная батарея ударных тоже извлекала из своих инструментов соответствующие им звуки. Вообще говоря, кто и где находится во время такого «исполнения» установить абсолютно невозможно. Но каким-то непостижимым образом мы всё же закончили «экспозицию» опуса почти одновременно. Успех был потрясающим! И совершенно серьезным! Трудно было поверить, чтобы просвещённая публика в центре Европы могла попасться на такие откровенно надувательские трюки.
Джон Кейдж много сотрудничал с ультрасовременным балетмейстером Мэрсом Каннингхэмом. Там подобные опусы имели определённый смысл. Вообще опыты Джона Кейджа и его странных произведений, тем не менее, называются критиками «авангардными». В послевоенную эру Кейдж «создал» такую «пьесу», как «4`33``», то есть четыре минуты тридцать три секунды. Музыканты должны сидеть и ничего не играть означенное время, а только слушать окружающие звуки: улицы, кондиционеров воздуха в здании и т. д.
Тем не менее, виденный мной в Нью-Йорке летом 1996 года спектакль балета Мэрса Каннингхэма «Звуки моря» был очень интересным – записанные реальные звуки морских глубин сопровождались восемью небольшими струнными оркестрами, игравшими опусы Кейджа по секундомеру. В целом это производило необычное и оригинальное впечатление. Но то был синтез танца, светоцветовых эффектов и звукозаписи со струнным сопровождением. Здесь же просто дурачили публику, которой всё это страшно нравилось! Это было удивительно! Левайн, конечно, знал о таких странных музыкальных пристрастиях местной публики, а потому и поставил опус Кейджа перед Сюитой Гершвина «Американец в Париже».
Наши первые туры и неоднократные выступления в Испании, а также Португалии, Австрии, Швейцарии, Германии были обычно гораздо более насыщенными и трудными. Странным было только, что никогда гастроли с Левайном не были во Франции, Англии и Италии. В Европе они всегда происходили только в Испании, Австрии, Германии и Швейцарии. Вероятно, с самого начала его собственная дирижёрская работа в Европе была связана лишь со странами, где господствовал «дух фон Караяна», протеже которого был Джеймс Левайн. Наверное этим только и можно объяснить географию гастролей оркестра, да и театра МЕТ в выше перечисленных странах. Известно, что Караяна не слишком жаловали в Париже, хотя в Театре «Ла Скала» он довольно долго был главным дирижёром, но всё же не был там «любимым сыном», тем более, что Италия всегда имела своих выдающихся оперных дирижёров. Так что, несмотря на общеевропейскую славу и авторитет, влияние Караяна всё же в основном распространялось на страны германского языка и культуры (вероятно, только этим и можно объяснить абсолютное отсутствие каких-либо связей между МЕТ оперой и Англией, Францией и Италией). За исключением, разумеется, «заимствования» МЕТ Оперой уникальных итальянских певцов для своих спектаклей, что происходило на протяжении всей столетней истории Метрополитен-опера.