Мы, двенадцать человек, жили все вместе в одной комнате, единственной отапливаемой, а свои ледяные постели согревали кирпичами, которые днем держали в печи. Угля не было, и приходилось ходить в лес за дровами, но они были сырыми и плохо горели. Все работали на земле, в том числе женщины. Время от времени на ферму являлась французская комиссия, пересчитывала коров и свиней и забирала лучших. Однажды купленные в Париже бабушкой до 1914 года столовое серебро и белье конфисковали под предлогом, что они были украдены во время оккупации. На рыночной площади Виттлиха вновь, как и пятнадцать лет назад, развевался сине-бело-красный флаг, проходя мимо которого надо было снимать головной убор. Мы подчинялись молча, без бунта, как было в 1920-м. На этот раз не могло быть споров относительно ответственности за развязывание войны. Французская зона оккупации считалась самой суровой из всех четырех, на которые в 1945 году разделили Германию. Даже более суровой, чем русская. У нас не пытались завоевать симпатии местного населения идеями, идеалами. От нас требовали искупать свою вину, нести наказание, возмещать ущерб и восстанавливать разрушенное за четыре года оккупации.
Как искупать? Вечером, после работы в поле, я набрасывался на современную литературу, хлынувшую на нас отовсюду. Эта литература затопила немецкие дома, словно масса воды прорванной плотины. Это были еще не книги, а только газеты. Они в деталях описывали события прошлого, совершенные нами: концлагеря, массовые убийства, конец Гитлера в Берлине, драму Сталинграда, смерть офицеров 20 июля. Мы не комментировали. У нас не было на это времени, мы жили в постоянных заботах о хлебе насущном и проблемах с оккупантами. Мы не могли говорить об этом из какой-то стыдливости, что ли.
Мы почти с облегчением встретили инициативу молодого бургомистра Виттлиха, призвавшего всех жителей добровольно поучаствовать при расчистке города от завалов. Накануне Рождества 1944 года Виттлих пережил жестокую американскую бомбардировку, целью которой было разрушение одного из транспортных узлов при наступлении в Арденнах. Три четверти города теперь лежало в руинах. Два раза в неделю мы выходили с кирками и тачками на работу и, камень за камнем, прокладывали дорогу через гору, которая всего несколько месяцев назад была центром нашего города. Это была хорошая работа, где бок о бок трудились адвокат и рабочий, пекарь и столяр, старые и молодые. Все мы находились на одной галере, все были немного виноваты за несчастье родины и могли внести свой, да, очень скромный вклад в ее возрождение из руин.