Едва эти вопросы начали возникать, как последовал новый взрыв – на этот раз в Крюммеле. 12 июля временный деревянный сарай загорелся, и весь хранившийся в нем нитроглицерин детонировал со страшной силой. Один из рабочих погиб, последовала волна возмущения. Правила ужесточились, теперь при перевозке нитроглицерина в городах требовалось наличие военного эскорта и черные предупреждающие флаги на судах. Всякое частное хранение оказалось под запретом.
Прусская армия провела несколько экспериментов с модной взрывчатой смесью, но решила отказаться от этой идеи. Даже в бою вещество оказалось слишком ненадежным в эксплуатации.
Альфреду Нобелю в его отсутствие было строго приказано немедленно вывезти весь нитроглицерин со своего завода в Крюммеле. Его обвинили в том, что он нарушил порядок получения разрешения и начал производство до того, как было закончено строительство нового здания завода, и, что особенно ужасно, в деревянном сарае с соломенной крышей! Доверие властей к Нобелю упало, и его «следовало примерно наказать». Похоже, ничто из этого до Альфреда в США не дошло>38.
Альфред Нобель вернулся в Европу усталым и измотанным. Он мечтал провести несколько недель на курорте, но от этих планов пришлось отказаться.
* * *
Проведя в Крюммеле свои эксперименты с метанолом, Роберт Нобель вернулся в Стокгольм. Зато в Гамбурге возвращения Альфреда с нетерпением ожидал Людвиг. Людвиг собирался поехать в Стокгольм, в том числе и для того, чтобы присмотреть за стариками. Состояние отца тревожило его. Иммануил продолжал фонтанировать идеями и обижался на сыновей, когда те не давали ему денег на их реализацию. Но ни Людвиг, ни Альфред не могли вкладывать деньги в глупости, не имея средств. Роберта отцу даже в голову не приходило спрашивать.
Последний замысел Иммануила – план новой шведской морской обороны, за который он рассчитывал получить щедрое вознаграждение. Тут отец выдвинул идею еще более безумную, чем все предыдущие. Он предложил дрессировать тюленей, чтобы они подкладывали мины. Людвиг только вздыхал. Однако его не покидало состояние раздвоенности. Как он писал Роберту позднее осенью: «Теперь, когда все мы, трое братьев, стали мало-мальски самостоятельными, старикам не надо бы заботиться о работе и собственном пропитании. Правда, что папа не смог нажить собственный независимый капитал, но ведь он вырастил нас всех троих, это следовало бы считать капиталом, проценты с которого хотя бы отчасти причитаются ему»>39.
Пожалуй, так оно и было. Проблема заключалась в том, что этот капитал еще даже близко не начал приносить проценты.