Вскоре все участники процесса поняли: теперь для Альфреда Нобеля первостепенными являются творческие планы Поля Барба, несущегося вперед со скоростью локомотива. Барб получал все больше полномочий на основании их изначальной простой договоренности: Альфред, со своей стороны, вкладывает патент, Поль Барб находит капитал, а прибыль они делят пополам. Пока все шло гладко. К концу 1873 года Альфред Нобель разбогател и стал соучредителем пятнадцати заводов по производству динамита в разных странах, включая самые недавние: в Пресбурге (Братислава) в Венгрии, в Кёльне в Германии и в Трафарии в Португалии>9.
Строительство завода в Италии оказалось делом щекотливым. Городок Авильяна находился всего в трех милях к западу от Турина, где по-прежнему жил и работал Асканио Собреро, изобретатель нитроглицерина. Изначальное чувство стыда, которое Собреро испытывал после открытия этого ужасного вещества, со временем сменилось гневом, поскольку эту честь нередко по незнанию приписывали Альфреду Нобелю. Но после появления динамита критика приутихла. Теперь Собреро одолевало любопытство. В последние годы итальянец пытался произвести конкурирующую взрывчатую смесь на основе тосканского песка, но безрезультатно.
Тут имелась серьезная почва для конфликта, однако Альфред Нобель продемонстрировал всю дипломатичность своей натуры. Он разом снял напряженность, предложив Асканио Собреро должность научного советника при динамитном заводе в Авильяне с пожизненным щедрым жалованьем. Несколько лет спустя возле итальянского завода установили бюст Собреро. Альфред Нобель написал ему письмо, в котором восхвалял «великое открытие, подаренное миру, и симпатичные черты характера того, кто является его изобретателем»>10.
Среди всех стран континента теперь лишь Франция сопротивлялась динамиту. Однако человеку с такими связями, как у Поля Барба, и такой – при необходимости – гибкой моралью любое дело по плечу.
* * *
Франция снова стала республикой, хотя все конституционные формальности еще не были выполнены. Президента звали Адольф Тьер, зимой и весной 1873 года он проживал в Версале под Парижем, где находилось также и Национальное собрание. Тьер снискал славу отца нации за свой решительный настрой поднять страну после поражения в войне и не в последнюю очередь – ее моральный дух. Даже ведущий республиканец Леон Гамбетта, которому тяжело было принять кровавый роспуск Парижской коммуны, в конце концов поддержал президента.
Тьер был авторитарным монархистом, в решающий момент вставшим на сторону республики. Гамбетта же – левым демагогом, который после возвращения в Национальное собрание поразил всех своим прагматичным подходом. До сих пор центральными фигурами послевоенного режима Франции были эти два сторонника компромиссов. Ситуация вскоре изменится, но лишь тогда, когда Поль Барб осуществит свою самую смелую подтасовку.