Примерно в таком положении находился сам Майкл Фарадей, когда в научной статье 1833 года он раскритиковал тепловой двигатель Эрикссона. В 1850-е годы он пытался убедить других помочь ему с математическим обоснованием своих идей. Однако с этим ничего не вышло. Лишь много лет спустя к Фарадею придет наконец заслуженное признание. Со временем именно его открытия будут сравнивать по значению с открытиями Ньютона>24.
Альфред Нобель не переставал думать о тепловом двигателе. В конце жизни он поручил своим сотрудникам доработать давнюю идею Джона Эрикссона. За три месяца до смерти Альфреда Нобеля в его лаборатории в Бофорсе был испытан принципиально новый тепловой двигатель>25.
* * *
Когда в начале 1853 года Иммануил Нобель представлял царской семье свой модифицированный двигатель Эрикссона, он был владельцем нового предприятия «Чугунолитейная и механическая мастерская Нобель и сыновья». Его блестящий, но не всегда предсказуемый партнер полковник Огарев был произведен в чин генерал-адъютанта и продал семейству Нобель свою половину завода. По договору Иммануил должен был взять на себя все долги, которые Огарев брал под залог их совместного завода. Это обстоятельство ни отец, ни сыновья не воспринимали как проблему. По крайней мере до поры до времени>26.
Теперь они совместными усилиями развивали семейный бизнес. С тех пор как из США вернулся Альфред, Иммануил работал со всеми тремя взрослыми сыновьями.
Великий князь Михаил Павлович, всегда поддерживавший Огарева и Нобеля, скончался несколькими годами ранее от удара во время инспекции войск в Варшаве. Однако Николай I по-прежнему благоволил к шведскому инноватору. Угроза войны, нависшая над Европой, лишь упрочила позиции Иммануила.
Альфред, соблюдая внешние приличия, в душе испытывал к российской царской семье лишь отвращение: «И главные из них, убийца и блудница, / Подходят для тюрьмы и для борделя, / Но рукоплещут им шуты и шлюхи. / Они – надежда нации? Прозрите! / Давно хотим мы правды! Маски прочь!»>27
В своем скепсисе он был далеко не одинок. Дипломаты, находившиеся в Санкт-Петербурге, писали домой отчеты о высокомерном и напыщенном самодержце, который, казалось, вдруг резко постарел лет на десять и находится в состоянии полного морального и физического упадка. Исайя Берлин называет период с 1848 по 1855 год «самым темным часом в ночи русского обскурантизма XIX века»>28. Назвать царя миролюбивым было уже нельзя. Напряженность в Европе достигла предела, и теперь вопрос заключался не в том, начнется ли война, а когда она разразится.