Однажды мы с моим другом вопреки запретам – поэтому очень осторожно – играли в футбол в квартире, и он довольно сильно запустил мяч в стену. Именно туда, где висела подлинная посмертная маска Бертольда Брехта. В результате она разбилась на много частей, ведь она была из гипса. Мы без промедления достали из мастерской тюбик клея Duosan и попытались склеить маску до того, как вернутся родители. Кусочки маски совмещались, но плохо прилегали друг к другу, поэтому с тех пор взгляд Брехта стал несколько странным.
Наша дружба выдержала все последующие годы, и мы по-прежнему очень близки. Кроме него, у меня в классе не было друзей. Ведь я был для всех идеальной жертвой, возможно, потому, что я постоянно волновался без повода и не умел за себя постоять.
Главное удовольствие во время перемены, которую мы проводили во дворе, состояло для ребят в том, что они хватали меня и засовывали в мусорный бак. Конечно, я пытался сопротивляться, но ударялся локтями и коленями, потому что еще не умел группироваться при падении. Поэтому мне казалось, что полезнее подыгрывать ребятам, а не отбиваться от них, чтобы не было так больно приземляться. Понятно, что самым безопасным было самому заползти в контейнер, как только компании это придет на ум.
Там я мог почти удобно сесть на корточки. И тогда моим одноклассникам оставалось только закрыть крышку. Тогда, собственно, они снова начинали играть, а я не мог поднять крышку, потому что внутри на ней не было ручки. Возможность выбраться у меня появлялась только тогда, когда кто-то случайно хотел что-то туда выбросить. С тех пор я не терплю запах фруктового молока. И школьной еды тоже.
Или во время занятий по плаванию ребята хватали меня, совершенно голого, и тащили из нашей душевой в душевую девочек. Потом они запирали дверь снаружи, и я стоял там, как в зоопарке. Не могу сказать, причиняло ли мне это психологический вред, но мне было стыдно.
К сожалению, плавал я не очень хорошо. Наши инструкторы по плаванию, которых действительно звали господин Дорш и господин Зандер[14], толкали нас в воду, на глубину, затем протягивали туда длинный шест, чтобы вытащить к краю бассейна. В панике мне не всегда удавалось схватить шест. Тогда я оставлял свою очередь, чтобы не приближаться и не попадаться на глаза преподавателям. В те дни, когда были уроки плавания, мне становилось плохо уже утром, перед школой. Иногда я еще мог что-то съесть и пойти учиться, но ко второму уроку мне уже становилось так невыносимо, что я мог думать только о том, как продержаться до окончания занятий. Если мне становилось совсем дурно, мне позволяли уйти домой. Как только я покидал здание школы, мне снова становилось хорошо, но дома меня мучила совесть и я чувствовал себя прогульщиком, когда абсолютно здоровый сидел на диване и с книгой в руках слушал свои пластинки. Кроме всего прочего, у меня возникал страх перед следующим уроком плавания, ведь, прогуливая урок, я отставал. Если я что-то откладывал, страх перед этим становился еще больше.