Очень тесно. До этого затянувшегося приступа депрессии у меня был девиз: “Мой лучший друг – я сама”. Как и многие другие ораторы-вдохновители, я проповедовала это с трибуны. Я утверждала: “Что бы ни случилось, наш ум и наш дух всегда с нами, и они не дадут нам пропасть”.
Теперь-то я знаю: нет застенка темнее собственного ума, и даже дух может вас предать. Вы сами можете стать для себя злейшим врагом. И если такое случится, вам понадобится помощь друзей и любимых. Они должны будут защитить вас от прекрасно вооруженного противника, которому знакомы все закоулки вашего мозга.
За свою жизнь я накупила много разных страховых полисов, но никогда не платила взносы по самому важному. Такого полиса не купишь, но его, тем не менее, нужно оплачивать. Оплачивать не деньгами, а временем, любовью, собственной душой. Эта страховка обеспечит вас верными друзьями и искренней любовью. Только она спасет вас в час крайней нужды.
Ящик Пандоры внезапно захлопывается
Тридцатого декабря, скорчившись на диване в позе зародыша, которая стала теперь моей обычной позой, я отчаянно старалась приподнять налитую свинцом голову, чтобы взглянуть на часы. Пока я привычно наблюдала, как минутная стрелка невыносимо медленно переползает с 16.04 к 16.05, что-то произошло. Впервые за несколько месяцев я почувствовала дуновение свежего ветерка. Неужели ядовитый туман начинает подниматься, готовясь покинуть мой измученный ум? Возможно ли это? Неужели в первый раз за всё время, прошедшее с сентября, я действительно вижу за окном яркий луч клонящегося к закату солнца?
В 16.05 извивающаяся гусеница развернулась и сбросила шкурку. Я почувствовала себя выходящей из кокона бабочкой. Я выпрямилась, расправила плечи, мои руки сами взмыли в воздух. Страшно подумать: неужели я свободна?
Ошеломленная, я стремительно обернулась и посмотрела на диван, который так надолго стал мне постылым домом. Там я увидела клубок, из которого торчали мои колени и голова, – то был облик депрессии, похожий на очертания спрятанного в матрас трупа Матери (сцена в мотеле Бэйтса из фильма “Психо”).
Именно так я воспринимала теперь то, что мне довелось пережить, – как фильм ужасов, который, наконец, закончился. Я никогда не узнаю, почему мой мозг решил уйти в отпуск на три с половиной месяца. Один врач высказал такое предположение: если жизнь трудоголика не уравновешена друзьями и любимыми, в ней остается пустота, которая ведет к краху. Другой объяснил, что жизнь, проходящая под знаком одержимости, может давать периоды депрессии. Он сказал, что я пережила так называемый нервный срыв, для которого теперь есть более модное словцо –