Седьмой раз завела г-жа Фицек свой колдовской стишок, как вдруг (хотя это и не полагалось) и взаправду решила сосчитать квадратики теста: ворожи не ворожи, а выйдет ли на самом деле тридцать четыре колобка — неизвестно! В этот миг показался в дверях г-н Фицек.
Жена быстро досказала про себя стишок, подняла угол перепачканного мукой синего фартука, утерла раскрасневшееся от жары лицо и прижала взмокший от пота краешек фартука к верхней губе.
Дверь распахнулась слишком внезапно. «Что-то случилось», — подумала Берта и замерла над тестом.
Фицек быстрым, нервным взглядом окинул кухню.
— Где твои щенки?
Жена обиделась. Двадцать лет назад, в первые месяцы замужества, она еще отвечала на грубости мужа. А потом, когда впервые забеременела — Отто готовился в свой земной путь, — у нее не стало сил протестовать. Она утомилась от первой же беременности, во время которой ей по-прежнему все приходилось делать по дому: стряпать, стирать, убирать, штопать и даже помогать мужу в мастерской. А ночью шила приданое ребеночку, и все на руках. Идя по главной улице Гёдёллё, сколько раз заглядывалась она на стоявшую в витрине большого магазина черную блестящую швейную машинку, на которой золотом было выведено: «Зингер». Но машинка оставалась недосягаемой мечтой. Ведь и ее мать тоже шила на руках — ей тогда перевалило уже за пятьдесят, но на швейную машину и у нее не хватало денег. И только много лет спустя удалось матери накопить на подержанную машину. Подивиться на нее собиралась вся деревенская беднота: каждый день приходили, иные по нескольку раз, обступали машинку, ощупывали осторожно, неловко поглаживали и просили смущенно улыбавшуюся старуху положить кусочек полотна и показать, как шьет машина. Потом сшитые куски брали в руки, тянули в разные стороны — а ну-ка, порвется? — раздавалось удивленное и довольное: «Вот это да!»
Согнувшаяся, но все еще красивая старуха Редеи (глаза у нее были уже грустные-грустные) прижимала правую руку к узелку платка под подбородком и, подперев левой рукой локоть правой, молча кивала головой на чудо-машину, смотрела на обступивший ее народ, который собирался в ее маленькой комнатке с земляным полом. Эти чуть усталые и вместе с тем радостные кивки относились к итогу целой жизни и еще к тому, что «Вот бывают же такие чудеса на свете, да только достаются они нелегко». Старуха Редеи думала при этом не только о швейной машине, но и о других подобных чудесах.
…Когда г-н Фицек грубил, жена хотя и сердилась, да только не отвечала на обиды. Терпела, молчала, перестала даже тяжко вздыхать, Как бывало в первые годы замужества. Но после рождения Лизы (девочка была десятым ребенком), инстинктивно почуяв, что это последний ребенок, Берта будто вновь обрела свою девичью душу и, к немалому удивлению г-на Фицека, перестала сносить его грубости. И хотя возражала тихо, но за словами ее слышалась какая-то покоряющая внутренняя сила.