Капитан генерального штаба неслыханно гордился своим происхождением. Родословную и по отцовской и по материнской линии он выводил из глубины веков и даже осанку свою приспособил к столь высокому генеалогическому древу. Шагал, не глядя ни вверх, ни вниз, будто его голову подпирал еще один позвоночник, а руки он напрягал в локтях, словно попеременно тянул весла, то одно, то другое.
Но кутить камергер его величества короля и императора готов был с любым. А будучи навеселе, он и гонор свой чуточку сбавлял и двигался более непринужденно. Он даже и вниз смотрел, когда без памяти валялся на животе под столом, и вверх смотрел, когда его, мертвецки пьяного, укладывали на диван. Когда же трезвел, встречал своих собутыльников еще более надменно и неприступно, особенно если они пытались держаться запанибрата, а главное — претендовали на протекцию влиятельного офицера генерального штаба.
Знакомство его с Вайдой завязалось однажды утром в отдельном кабинете кафе «Сорренто», куда в полночь Лайош Селеши ввалился вместе с компанией офицеров и уличных женщин. Завсегдатаи «Сорренто» уже разошлись по домам, подчиняясь закону военного времени. В кафе опустили шторы, а в отдельном кабинете как раз в этот миг ударилась о зеркало бутылка шампанского и взорвалась, точно ручная граната. Взрыв сопровождался ликующими воплями компании и звоном и визгом загремевших по полу осколков бутылок и зеркал.
Оргия была в разгаре. Месяц войны взвинтил гонор офицеров, и особенно кадровиков, которые не только невероятно нажились, но стали хозяевами жизни и смерти, ведая маршевыми ротами, освобождением от армии и интендантством.
В небольшом отдельном кабинете перемешались запахи дыма, еды, вина, потных тел и дешевых духов. Компания, приехавшая уже навеселе, все больше хмелела.
— Кота в мешке не покупают! — крикнул капитан и приказал девушкам: — Раздевайтесь!
Лампы погасили. Зажгли свечи. Выгнали кельнера. Заперли дверь…
2
На рассвете, часа в четыре, снова зажгли лампочки. Мужчины, помятые, не в духе, будто стыдясь друг друга, расселись вокруг стола. На женщин им и смотреть было противно.
Открыли фрамуги. В душный отдельный кабинет ворвался прохладный предрассветный ветерок.
Все налегли на еду и особенно на вино. После нескольких стаканов дурного настроения и стыда как и не было. Лайош Селеши фужерами глушил коньяк. Влажным сощуренным левым глазом уставился он на огромный торт, стоявший перед ним на столе; в голове у него помутилось; точно тигр на добычу, положил он громадную лапу на торт. Мягкий розовый крем расползался у него под растопыренными пальцами — так глина расползается после дождя под сапогами.