— Эй, друг, погляди, идет там поезд за нами? — спросил вдруг кто-то в вагоне.
— Никакого поезда не вижу.
— Так я и думал… — И страшное ругательство полетело в сторону Будапешта.
— Бедные бабы, ждут теперь небось…
— Только б ничего плохого с ними не случилось!
— Плохого? — И снова полетело страшное ругательство.
Ракошкерестур… Пецел… Ишасег… Поезд остановился. На станции — ни души. Свет тусклых лампочек через вокзальные окна устремился к вагонам, но выдохся, прежде чем успел дойти. Повсюду непроглядная тьма. И тишина. Ни оркестра, ни криков «ур-ра!». Только плакучие ивы перебранивались с ветром в привокзальном саду; что-то говорили ему и раз, и два, и три, потом замолкали, но вскоре опять заводили перебранку. Солдаты спали. На сене рядом, с ними валялись выпавшие из винтовочных дул чахлые цветочки. Прислонившись головой к дверному косяку, Новак один сидел в дверях теплушки, поджав ноги, чтобы они не намокли, и смотрел в сторону Будапешта.
А там, в Будапеште, поезд, набитый их родными, перевели уже на другой берег Дуная — с Йожефской товарной станции на Келенфельдскую. «Повозите их, пока не успокоятся!» Теперь этот жалкий, неосвещенный состав, набитый солдатскими семьями, уже часа три стоял в десяти километрах от Будапешта. Паровоз сбежал давным-давно. Наконец какой-то старик железнодорожник прошел с фонариком в руке по вагонам: дети спали, женщины сидели, усталые, отупевшие.
— Ступайте домой! — тихо сказал старый железнодорожник, подняв над собой ручной фонарик. — Поздно уже… Даже трамваи не ходят…
7
А на улице Петерди, там, где днем сидел Новак с товарищами, стояли две женщины. Это были жена Чордаша и жена Новака. Жена Чордаша дважды обошла улицу.
— Родимого моего не видали? — спрашивала всех крестьянка.
— А как его зовут-то? — кричали солдаты наперебой.
— Габор Чордаш.
— После обеда ушел.
— Ушел? — прошептала крестьянка и глянула на Терез, которая знала уже, что мужа здесь нет. — И ваш тоже?.. — спросила тетушка Чордаш, кивая головой и не замечая, как слезы льются из глаз.
— Мой тоже, — глухо ответила Терез.
— Не могла я раньше приехать… Билет ведь дорого стоит… А до Ходмезевашархея далеко…
Услышав это, жена Новака вздрогнула.
— А где ж ночевать будете?
— Не знаю… Ушел мой родимый… И даже гостинчика ему не отдала… Ушел мой родимый, — упрямо и безутешно повторяла плачущая крестьянка.
— А когда же поезд пойдет обратно?
— Завтра утром.
Терез пригласила к себе тетушку Чордаш.
Они пришли в квартирку на улице Магдолна. Дёрдь Новак-младший и Манци Новак уже спали. Обе женщины примостились на кухне возле керосиновой лампы. Жена Чордаша развязала узелок. Вынула хлеб и сало.