Четверо ребят — они родились в городе и никогда не бывали в деревне — только диву давались, представляя себе всю благодать, о которой говорил Мартон. Они тоже увлеклись планом, и даже у Лайоша больше не находилось возражений. Под конец Мартона засыпали вопросами. А Мартон множил свои чарующие доводы, как река, веселясь, свои волны.
— Каждый будет получать в день по литру молока, это мы поставим условием. И это, дружок, не какое-нибудь снятое, разбавленное городское молоко. Когда ты пьешь его, оно так и пенится… как… как мыльная пена во время стирки. А творог? Да он лучше, чем у нас масло. А яйца? Еще теплые, из-под курицы… А виноград? Во время сбора можешь есть сколько влезет.
— Это уж ты загнул, — заметил Петер Чики, до сих пор не выражавший никаких сомнений.
— Загнул?! Оно и видно, что ты никогда не бывал на сборе винограда!
— А ты бывал?
— Не бывал, но читал о нем. Хозяин даже уговаривает: «Ешьте, ешьте, пожалуйста!» Ведь чем скорее работник наестся, тем быстрее виноград надоест ему и работа будет спориться. А к вечеру на виноград он уже и смотреть не захочет.
— Смотреть не захочет? — удивился Петер.
— Да. А потому хозяин вынужден стряпать своим работникам паприкаш из цыплят.
— Паприкаш из цыплят? — повторил Петер, глотая слюнки.
— Подумаешь, а что ему, трудно? В деревне цыплят как воробьев в Пеште. Там совсем другая жизнь, чем в городе. Знаете вы, что таксе деревенский хлеб? — раскрасневшись, бросил Мартон свой последний довод. — Это вам не плоский «эржебетский хлеб», это гармонь. Надавишь — сплющится, отпустишь — поднимется. А сверху румяная корочка. Снизу — мукой обсыпана. Запах такой, что за сто метров услышишь! И можешь есть сколько душе угодно!
— Сколько душе угодно?.. — прошептал зачарованный Петер.
— Сколько душе угодно!
— И даже три килограмма?..
— А что это для них? Земля ведь родит! А Венгрия — земля обетованная. И потом — лошади на молотьбе рта не завяжешь. Знаешь эту пословицу?
— Знаю.
— Так что же ты сомневаешься тогда?!
8
Они стояли на каменном бельведере башни. Раз уж вышли за Буду, как же не взобраться на Эржебетский бельведер. Мартон третий раз показывал на раскинувшуюся перед ними панораму.
— Весь Будапешт видно… Красиво!.. Правда, Фифка?
— Очень красиво, — ответил Тибор вместо Мартонфи. — Только чуточку прохладно. Жаль, что у меня нет осеннего пальто, а то бы я с собой захватил.
— Прохладно только потому, что мы высоко забрались, — утешал друга Мартон. — Здесь дует прохладный ветер. А как только спустимся, будь спокоен — сразу тепло станет.
Тибор не ответил. Съежившись, поднял воротник пиджака.