— …сказал Кант, — добавил Лайош и тоже закрыл глаза. — Это мы знаем. Этому нас еще в четвертом классе учили. Ради этого не стоило тридцать километров идти пешком и валяться здесь ночью в лесу.
— Ну и катись домой, если не хочешь здесь валяться! — бросил Мартон.
Спор был какой-то странный. Говорили медленно, с большими паузами, тихо, словно разговаривать не было никакой охоты. Так едят больные желудком.
— Сейчас это легко сказать, — Лайош вздохнул. — А вот что, по-твоему, прекрасно? — Он повторил это так упрямо, словно от ответа Мартона зависело, будет он спать в постели или нет.
— Прекрасно?.. Прекрасно то, от чего люди становятся хорошими, настоящими, правдивыми, — ответил Мартон. Усталый голос его звучал монотонно.
— Хорошими, настоящими, правдивыми? — Лайош задумался. — А ведь и правда бывает разная. Для меня, например, правда в том, что для меня хорошо; и существует для меня только то, что я видел своими глазами. Того, что я не могу пощупать руками, для меня нет на свете. Если я чего-нибудь не знаю, этого не существует.
— А война для тебя существует? — спросил Мартон, не заметив даже, что Лайош спорит уже не о «прекрасном».
— Постольку, поскольку не начались занятия в школе.
— А помимо этого?
— Помимо этого нет. Не существует.
— А если твоего отца возьмут на фронт?
— Тогда сложится новое положение, — медленно и глухо проговорил Лайош.
— А если других заберут?
— Не могу же я обо всех заботиться!
Мартон рассердился, но говорил по-прежнему монотонно.
— Будапешт существует?
— Существует, — сонно ответил Лайош. Он говорил, а сам все явственнее видел комнату, где стоит его пустая постель, в которую так хорошо было бы забраться сейчас, натянуть одеяло до подбородка и заснуть.
— А ты весь Будапешт знаешь?
— Не весь. Зачем мне это?
— Стало быть, той части, которую не знаешь, и на свете нет? То уже не Будапешт? Не существует?
— Нет.
— А на самом деле существует.
— Может быть. Но для меня все-таки не существует. И это лучше, чем считать существующим то, чего вовсе нет на свете.
— Например?
— Например, бесплатный отдых.
Мартон смотрел в костер. Лайош, ворча, улегся на траву. Тибор уже давно не прислушивался к спору. Его усыпила монотонность вопросов и ответов. Лайош тоже хотел заснуть, но ветер погнал дым к нему и начал есть глаза. Лайош хотел перебраться на другую сторону костра и уже было поднялся, но ветер вдруг изменился. Лайош остался на месте. Мартон терпеливо глотал дым. Чики лежал недвижно. Во сне он широко улыбался, словно говоря: «Держись, брат!»
Мартон видел еще, как в вышине над костром в жарком воздухе трепещут ветки. Потом и он заснул. Спал беспокойно. У него начинался жар. И все-таки спал возле гаснущего костра, на свежем воздухе, с зарядом соли в бедре — бесплатно.