— Ты что, тише отвечать не умеешь? — спросил он.
— Не умею! — гаркнул мальчик. — Я буду каменщиком! Касаткой![1] — И, раскинув руки, точно крылья, мальчишка засвистел: — Фью-фью-фью!
— Запишите, мадемуазель Салаи, — промолвил директор дрожащими губами, желая как можно скорее замять этот неприятный казус, нарушивший торжественность мгновенья. — Скорей пишите, сударыня! — сказал он и вызвал другого паренька, который по алфавиту следовал за Адорьяном: — Йожеф Болдижар!
Мальчик приближался к столу с какой-то непонятной решительностью.
— Кем ты будешь? — спросил директор с сахарной улыбкой, глядя на ученика гипнотизирующим взглядом.
Но мальчишка вскинул голову, длинные волосы его буйно взметнулись.
— Слесарем-инструментальщиком! — заорал он.
Инспектор с ужасом вытаращил глаза. Он спрятал руки за спину, словно человек, попавший к диким кошкам и со страхом ожидающий, что какая-нибудь вот-вот вцепится ему в руку.
Подошел третий паренек. Директор больше не улыбался, а глядел с мольбой и к вопросу «Кем ты будешь?» добавил трепещущим голосом: «Сыночек милый!»
Но и это не помогло. «Сыночек милый» заорал во всю глотку:
— Ассенизатором! Ассенизатором за три кроны в неделю! Золотарем!..
— Взбесились! — прохрипел директор, вскочив. Теперь уже и он заорал: — Либо отвечайте тихо, либо… — Глаза его налились кровью.
Но вся штука была в том, что выпускные свидетельства лежали уже в карманах учеников и бояться им было нечего. Они хоть так попытались отплатить за все пощечины, удары линейкой по пальцам, за все эти «Как сидишь?», «Как стоишь?», «Почему у тебя уши грязные?», «Почему у тебя нет носового платка?», «Почему у тебя штаны рваные?», «Поганое отродье!», «Кто твой отец?», в которых шесть лет подряд больше всех изощрялся директор.
Почувствовав, что власть над учениками уже потеряна, директор решил ускорить процедуру:
— Пишите, мадемуазель Салаи, не обращайте на них внимания! Следовала буква «Ф» — Пишта Фицек.
— Кем ты будешь? — свистящим шепотом спросил директор.
Ребята, стоявшие за спиной у Пишты, поднялись на цыпочки и ждали: каким же оглушительным воплем разразится сам зачинщик скандала? Но Пишта молчал, смиренно склонив голову набок. Белокурые волосы косо падали ему на лоб. Мальчик чуть зажмурил большие голубовато-серые глаза и тупо смотрел на директора.
— Да отвечай же! — раздраженно заторопил его директор.
Пишта молчал. После шума и гама тишина, наступившая в большом гулком гимнастическом зале, показалась директору еще более оскорбительной. Он перегнулся через стол и прошипел мальчику в лицо: