— Обождите секунду, вы не должны исчезнуть просто так, нам надо встретиться, поговорить. Это очень серьезно. Прошу вас.
Какое-то время девушка колебалась. Его слова показались ей искренними.
— Видите памятник? — показала она в окошко. — Послезавтра. Здесь. В семь. Устроит?
И не дожидаясь ответа, ловко спрыгнула со ступенек троллейбуса. Уже там, на остановке, она вдруг улыбнулась ему и исчезла в пестрой толпе.
Федору Андреевичу Шустову Вершинин симпатизировал давно, почти с первых дней работы в районе. Нравилось ему главным образом то, как он всегда спокойно и ненавязчиво обосновывает свое мнение, как отстаивает его и вместе с тем, не злоупотребляя нравоучениями, прислушивается к чужому. Его терпимость и ненавязчивость совершенно не вязались с внешним обликом — грубоватыми, даже резкими чертами лица, маленькими, глубоко посаженными глазками. Многие вполне искренне считали человека с подобной внешностью не способным разобраться в тонкостях какой-нибудь запутанной ситуации, найти общий язык с людьми. Беспокоила их и прямота Шустова, которую он никогда не пытался облечь в удобоваримую форму. Среди тех, кто испытал на себе его прямоту, были и такие, от которых зависело продвижение Федора Андреевича по службе. Именно поэтому он, обладая огромным опытом и недюжинной способностью к сыску, уже который год занимал скромную должность начальника отделения уголовного розыска в районе. Воспринимал Федор Андреевич свое положение без обиды.
— Мужик, я и есть мужик, — говаривал он, посмеиваясь. — Со мной в лесу-то ночью встретиться страшно, для преступников еще сойду, а всякие там реверансы у меня не получаются.
И все-таки никто не понимал, обижается ли Шустов на свою судьбу. Ведь как ни говори, а многие служившие под его началом молодые сотрудники стали начальниками райотделов, работали на ответственных должностях в областном управлении. Он же оставался на прежнем месте. Тем не менее на работе это никак не сказывалось. Трудился Федор Андреевич не считаясь со временем. Все его сослуживцы души в нем не чаяли и относились к нему с большим уважением.
Затевать разговор об убийстве на Прорве в рабочее время Вершинину не хотелось. Знал, что все равно спокойно поговорить не дадут. Он заглянул к Шустову поздно вечером, часов около девяти, когда тот, сидя в своем небольшом кабинете, при свете настольной лампы с зеленым абажуром просматривал материалы, до которых днем не доходили руки. Зеленоватый свет, высвечивая отдельные, незаметные в дневное время, резкие линии, еще больше подчеркивал необычность его лица.