— В основном именно поэтому, — ответил Панин, — наших оперативников они знают в лицо, а вы человек совершенно новый. Но не только это. Мы навели о вас справки в институте, познакомились с личным делом. Вывод один: склонность к оперативной работе у вас имеется.
«Это он про мои похождения на втором курсе, — пронеслось в голове. — Когда я задержал двух воров, стащивших вещи из камеры хранения. Но это мелочь, а тут совсем другое».
И все же я сразу понял, что не найду в себе сил отказаться от предложенного.
— Ну так как? — нетерпеливо спросил Панин.
— Можно попробовать, — ответил я.
— Тогда с богом, — совсем уже не по-уставному сказал полковник и кивнул на присутствующих: — Товарищи из этого района. Заместитель начальника отдела по розыску Вальков Александр Кузьмич и окуневский участковый Шустов Федор Андреевич. Они вас введут в курс дела.
Вот так вместо исправного несения службы в отведенном мне райотделе я оказался ведущим праздный образ жизни в Окуневе, в избе с бревенчатыми стенами, а моя жена Нинка вместо обещанной мной однокомнатной квартиры в городе торчит сейчас в маленькой закопченной кухне и с ожесточением пытается разжечь примус. Но ничего, она все понимает, моя Нинка, ей ничего не надо объяснять, не зря папаша ее, а мой тесть, почти всю жизнь проработал в милиции.
Так или иначе, но я доволен. Хотя мне похвастаться нечем. Уже неделя прошла, как я на деревенских харчах, а сдвигов никаких. Ни Беды, ни друга его пока в глаза не видел, хотя стараюсь бывать там, где они могут появиться, даже в клуб на танцы ходил два раза. Мелочишка, которая вокруг них крутится, — там, а эти — как в воду канули. И посоветоваться не с кем: контакты с Шустовым мне категорически запретили, в селе их не скроешь, а ехать в город пока не с чем. Веду себя, как заправский отдыхающий — рыбалка, пляж, в кровати валяюсь после обеда. Словом перемолвиться не с кем.
Наш хозяин, Иван Трофимович Усачев, мужик неразговорчивый. Да я и не вижу его, то он на работе, а то сидит в своей половине да выпиливает из дерева разные безделушки. Занятные они у него получаются. В выходные частенько в город ездит, на рынок, говорят, спросом его товар там пользуется большим. На нас с Нинкой он смотрит, по-моему, как на неизбежное зло: деньги от нас небольшие, а хлопоты, люди-то чужие. Я с ним поговорить по душам однажды собрался, расспрашивать стал о прошлом, так он посмотрел на меня как-то полупрезрительно, полусожалеюще и прошамкал передними гнилушками:
— Ты, сынок, жави, жави, — и ушел в свою половину.
Ничего не поделаешь, у каждого свой характер, и его жизнь потерла, потрепала, не зря же в пятьдесят лет стариком выглядит. Шустов рассказывал, что дети у него во время войны умерли, а он где-то в Сибири жил, инвалидность имеет, в конце сороковых сюда перебрался. Работает здорово, только замкнутый, «сурьезный», как его называют в селе. И жена ему под стать, слова не вытянешь. Я сразу почувствовал, что Шустов ему доверяет. Интересно, догадывается он, кто я на самом деле? Нет, вряд ли. Простоват. Переговоры о квартире велись с ним через председателя сельсовета. Тот меня сыном своего приятеля из Москвы представил.