Он случайно столкнулся с ней на Петровке, пошел следом, прошел шагов пятьдесят, та остановилась, встретив знакомую. Зара видел эту женщину в доме Лайонсов, ее звали Клавдия, она была актрисой. Придя в себя, он поздоровался с нею, и та представила его Цесарской. Разговор шел по-французски, которым владели они с Клавдией. Цесарская не знала ни английского, ни французского, а Виткин толком не говорил по-русски.
Нет, любовь не выскочила перед ними, как из-под земли выскакивает убийца в переулке, и не поразила сразу обоих. Тем не менее Клавдия в тот же вечер сказала Лайонсу: «Ваш друг, инженер, повел себя так, словно увидел привидение». Во всяком случае, она решила помочь Виткину. «Внезапно я почувствовал, как рука скользнула в мою, – вспоминал Виткин. И услышал: “Я позабочусь о том, чтобы вы с ней встретились”».
Клавдия, судя по ее владению иностранными языками, была из «бывших». Рудольф Волтерс в своей книге пишет, что не раз встречал молодых советских женщин, лишенных из-за происхождения даже возможности получить высшее образование. «Для них существует только одна, очень слабая надежда – когда-нибудь уехать за границу. …Кого только из немецких специалистов страстно не просили: «Женитесь на мне, тогда я получу немецкое гражданство, и меня должны будут выпустить из России. На границе мы разведемся – дальше я поеду одна». Впрочем, за иностранцами могли охотиться и женщины иного сорта. «Русские девушки постоянно дежурили у торгсина и инснаба, чтобы заманить в свои сети иностранца, – вспоминал Томас Сговио, – чтобы наконец досыта поесть или приобрести пару шелковых чулок».
Не без помощи Клавдии у Лайонсов была организована вечеринка, созванная, чтобы представить их друг другу при более благоприятных обстоятельствах. В назначенный день Зара пришел раньше времени. Остальные гости подошли попозже. В их числе, как вспоминал впоследствии Виткин, был писатель Борис Пильняк. Вероятно, он оказался среди приглашенных, поскольку незадолго до этого, в 1931 году совершил путешествие по Америке (почти тем же маршрутом, что впоследствии Ильф и Петров).
«Ужин у Лайонса – почти роскошный, – записывает в своем дневнике Елена Сергеевна Булгакова. – Жена его говорит на ломаном русском языке. Музыкальна, играла на гитаре и пела, между прочим, песенки из “Турбиных” – по-английски…» Речь идет о другом ужине, в январе 1934 года, но Виткин вполне мог видеть у Лайонса и Михаила Булгакова.
«Несмотря на тяжелые условия жизни в Советской России, – вспоминал Виткин, – столы были накрыты деликатесами». К тому моменту он уже понимал, что тут почем. К концу 1932 года мясо уже нельзя было купить в магазине, а ведь еще недавно, как говорили ему коллеги-экспаты, иностранные инженеры, в Москве свободно продавались даже апельсины и шоколад, причем по нормальным ценам. В магазинах для иностранцев (были такие) цены были ниже, чем на рынке, но ходили слухи об их скором закрытии. По Москве ходили настойчивые слухи о голоде на Северном Кавказе и Украине.