В охоте за ним, по слухам, принял участие Сергей Эфрон – муж Марины Цветаевой, в прошлом белогвардеец, а тогда – оргсекретарь Союза возвращения на Родину. Так он искупал вину перед нею, но это ему не помогло – его хотя и вывезли в СССР (в 1939 году), но спустя два года расстреляли.
Какую вину? Об этом рассказ писателя Дмитрия Сеземана, родителей которого постигла та же судьба, несмотря на их участие в охоте на Троцкого, а сам он, в 15-летнем возрасте вместе с ними вернувшийся в Москву, прошел лагеря. «Мы смотрели “Чапаева” с Цветаевыми (в Париже. – Л. С.), и Сергей Яковлевич Эфрон, сидевший рядом со мной, когда показывали “психологическую” атаку белых офицеров, схватил меня за руку и хрипел: “Это же я! Это же я!”». Ему, как и родителям рассказчика, было сказано: «Вы раскаялись, вы хотите вернуться. Теперь вы должны нам доказать, что вы действительно раскаялись, и поэтому должны что-то для нас сделать».
…В своем письме Рейсс сообщал о разрыве с «органами». Он долго молчал, но больше не хочет, потому что «кто теперь еще молчит, становится сообщником Сталина и предателем дела рабочего класса и социализма. …История – строгая дама, и “гениальный вождь, отец народов, солнце социализма” должен будет дать ответ за все свои дела». Правда, Рейсс заговорил лишь тогда, когда стали убивать чекистов – пока чекисты убивали других, он молчал.
Больше Фейхтвангер в его письме не упоминается, и тем не менее слова Рейсса о лжи, прикрывающей террор, имеют непосредственное отношение к тому, как тот славил Советский Союз. «Шум, поднятый вокруг полярных летчиков, должен заглушить крики и стоны терзаемых в подвалах Лубянки… Этому не бывать. Слово правды все еще сильнее самого сильного мотора с любым количеством лошадиных сил».
Пропагандистского шума в том памятном году и вправду хватало. В мае авиационный отряд под командой Водопьянова впервые в мире доставил научную станцию на зимовку в Арктику, приземлившись на плавучую льдину на Северном полюсе. Тогда же в Париже открылась Всемирная выставка, где соперничали друг с другом немецкий павильон, верх которого венчал герб третьего рейха – орел, и советский – с мухинскими «Рабочим и колхозницей», где располагался офис высокопоставленного сотрудника НКВД Сергея Шпигельгласа, специализировавшегося на ликвидации перебежчиков и организовавшего убийство Рейсса.
Уже после выхода книги Фейхтвангера в одном из троцкистских изданий были опубликованы переданные вдовой Рейсса черновые заметки ее погибшего мужа, посвященные «грязной мазне мелкобуржуазного писателя Фейхтвангера». Его книга к тому моменту еще не могла быть знакома Рейссу, он имел в виду статьи Фейхтвангера, в том числе опубликованную еще до окончания суда в «Правде» – «Первые впечатления об этом процессе». Рейсс отказывал ему в самом праве оценивать увиденное в СССР: «Человек, не владеющий языком, видящий Москву из окон кафе “Метрополь”, посещающий лишь образцовые учреждения, не может судить о Москве». Как он «смеет говорить о свободе – и не упоминать ни единым словом того террора, того ужаса, который сковывает массы, той эпидемии самоубийств, которая все усиливается в Москве». И в самом деле, на 1937 год в Советской России по статистике пришелся пик самоубийств, коснувшийся прежде всего партийных и военных деятелей (Гамарник, Томский). «Фейхтвангер видел в Москве благосостояние, – продолжает Рейсс. – Где? В тех кругах, где он вращался, прежде всего в кругу писателей всех разновидностей, конкурирующих между собой в восхвалениях Сталина. Среди паразитов советской жизни».