Арманд Хаммер рассказывает в своих мемуарах, как в середине 20-х годов неожиданно пропал один из работников принадлежавшей ему карандашной фабрики, специалист из Германии. Обращение в милицию было безрезультатным, но на следующий день его, живого и здорового, привез домой военный в автомобиле, «командир кремлевской охраны». Пропавший рассказывал: «В сумерках он вышел погулять и оказался у Кремля. Увидев людей, проходивших в одни из ворот, он пошел вслед за ними. Его никто не остановил…» Немец, думая, что вход в Кремль свободный, прошелся по кремлевскому двору, «с удовольствием осматривая красивые старинные здания». Дальше Хаммер приводит рассказ военного: «Вчера около девяти вечера мы заметили человека, необычно и подозрительно бродившего по Кремлю. Мы последовали за ним на почтительном расстоянии. В конце концов он направился к одним из ворот. Здесь его остановил караул и потребовал пропуск на вход в Кремль». Немца арестовали и на ночь решили посадить в караульное помещение. Документов при нем не было. Утром выяснили, кто он, и вернули на фабрику. Случись такое несколькими годами позже, он бы так легко не отделался.
Зато был открыт Мавзолей, с посещения которого начиналась «культурная программа» любого визита. Туда всегда стояли люди, но иностранцев пускали без очереди.
В книге хорватского писателя Мирослава Крлежи «Поездка в Россию» (1926) я споткнулся на фразе: «Ленин, желтый, набальзамированный, со своей рыжей бородкой, лежит в стеклянном гробу в обыкновенной рабочей блузе». В какой такой блузе? Он ведь там пребывает, как известно, в пиджаке и при галстуке. Но так было не всегда. Во всяком случае, на картине Петрова-Водкина «Рабочие у гроба В. И. Ленина» (1924), – на нем и вправду блуза. Художник не мог соврать, он ведь Ленина в гробу видел. Так оно, оказывается, и было, это потом его переодели.
«Ленин как икона и хор ангелов Коммунистической партии, – пишет Памела Трэверс. – Нет народа более исконно религиозного, чем русские, – просто ныне они обратили свою веру в новом направлении».
Многие английские визитеры называли большевизм новой религией, первым – Бертран Рассел. Бернард Шоу, по его словам, «очень позабавил Сталина, откровенно признавшись ему, что воспринимает большевизм как религию». Тот счел это шуткой, но Шоу и не думал шутить.
Члены туристической группы, куда входила Памела Трэверс, желали осмотреть русские храмы, что вызывало у гидов явную досаду. «Неоднократно с плохо скрываемым торжеством нам указывали на полуразрушенные церкви, а также, я полагаю, намеренно, демонстрировали церкви, переделанные в конторы, клубы и спортивные залы».