С коммунарами встречался и Бернард Шоу. Выступая там, он сказал: «Когда я был мальчишкой, я тоже воровал. Но я воровал так хитро, что меня никто не поймал. Вор – не тот, кто ворует, а тот, кого на этом поймали». Таким образом, он, так сказать, «троллил» пригласивших его чиновников.
Время для веселья тем не менее было не самое подходящее. Апогей международной славы Болшевской коммуны совпал с «самыми репрессивными кампаниями против малолетних правонарушителей». 7 апреля 1935 года возраст наступления уголовной ответственности снижался с 16 до 12 лет.
В том же 1935 году Болшевская коммуна была названа именем наркома внутренних дел Генриха Ягоды, считавшего ее своим детищем. «Ягода начинает говорить о своей работе по перевоспитанию уголовников, и глаза у него загораются, – писал Роллан в своем дневнике. – …Он начинал с горсточкой хулиганов, которых поселил у себя, на свободе, сказав им: “Командуйте сами!”. Когда они жаловались на недостаток комфорта, он говорил им: “Вы не в гостях у дамы-патронессы. Трудитесь”. И в них пробудилось чувство гордости, это все решило. …И Ягода восторженно пророчит, что через два-три года детей-беспризорников больше не будет в России. А поскольку именно они служат базой преступности, Ягода с идеализмом верит, что за 10–20 лет преступность вообще исчезнет».
Спустя два года после ареста Ягоды судьба Болшевской коммуны была предрешена. Погребинский покончил жизнь самоубийством, более 400 человек в коммуне – практически весь персонал – были арестованы и многие из них вскоре расстреляны.
Роллан этого, вероятно, так и не узнал. Он, собственно, во время визита в Москву так и не посетил Болшево, хотя его туда настоятельно приглашали. Но если гора не идет к Магомету… К Горькому привезли из Болшевской коммуны «перевоспитанных» уголовников, чтоб все «показать» Роллану. «Коммунары» пели песни, плясали гопак, тем временем не занятые в балете их товарищи из прибывших обчистили комнату мадам Роллан, украли ее драгоценности. Пришлось вернуть.
Могло быть и хуже. «Летом 1926 или 1927 года я однажды встретила в коридоре Коминтерна Пальмиро Тольятти», – вспоминала финская коммунистка Айно Куусинен. – Вечером того же дня он ждал приезда семьи из Италии и «не хотел, чтобы сын его жил в душной московской гостинице. Я предложила Тольятти отвезти семью на нашу дачу в Серебряный Бор». Следующим утром, когда она вошла к ним в комнату, оказалось, ночью украли все их вещи, и «все трое лежали в постелях, натянув одеяла до подбородка. Воры унесли деньги, часы, кошельки, всю одежду. Они, видимо, взобрались на балкон и через открытое окно проникли в комнату».