— Этого Максвейна случайно не Боб зовут? — поинтересовался я. — Кривоногий такой, с отвисшей, как у борова, челюстью?
— Он самый. Ты его знаешь?
— Только в лицо. Чем он сейчас занимается?
— Мелкий жулик. Ну, как история?
— Ничего. Может, она мне и пригодится.
— Тогда поговорим о деньгах. — В глазах у нее опять сверкнул алчный огонек.
— Не торопись, малютка, — сказал я. — Давай сначала посмотрим, что из всего этого выйдет, а уж потом будем делить добычу.
Она обозвала меня прижимистым подонком и потянулась к бутылке.
— Спасибо, на сегодня с меня хватит, — сказал я, взглянув на часы. — Скоро пять, а день предстоит тяжелый.
Тут неожиданно выяснилось, что она опять хочет есть. Проголодался и я. Не меньше получаса ушло, чтобы сварить кофе, испечь вафли и поджарить хлеб с ветчиной. Еще столько же — чтобы запихнуть все это в рот, выпить по нескольку чашек кофе и покурить на сытый желудок. Короче, ушел я только в седьмом часу.
* * *
Вернувшись в гостиницу, я принял холодную ванну. Это меня немного освежило. Когда тебе сорок лет, джин может заменить сон, но чувствуешь себя после этого не самым лучшим образом.
Одевшись, я сел к столу и сочинил следующий документ: «Перед смертью Тим Нунен сказал мне, что его убил Макс Тейлер. Наш разговор слышал детектив Боб Максвейн. Я дала детективу Максвейну двести долларов и бриллиантовое кольцо стоимостью тысяча долларов, чтобы он молчал и выдал убийство за самоубийство».
Положив эту бумагу в карман, я спустился, еще раз позавтракал, в основном крепким кофе, и отправился в городскую больницу.
С утра к больным не пускали, но, помахав перед носом швейцара удостоверением «Континенталь» и дав всем понять, что дело у меня сверхсрочное и от него зависит жизнь тысяч людей, я все-таки проник к Мертл Дженисон. Она лежала одна в палате на третьем этаже. Остальные четыре койки пустовали. На вид ей можно было дать и двадцать пять, и пятьдесят пять лет: оплывшее, изрытое морщинами лицо, заплетенные в косы жидкие русые волосы.
Дождавшись, пока сестра, которая поднялась со мной, вышла, я протянул больной бумагу и сказал:
— Мисс Дженисон, вы не распишетесь?
Страшными, провалившимися глазами, с набухшими мешками, она сначала взглянула на меня, потом на документ, после чего из-под одеяла к бумаге протянулась бесформенная, толстая рука.
На то, чтобы прочесть тридцать семь слов, у нее ушло почти пять минут. Наконец она уронила бумагу на одеяло и спросила:
— Откуда это у вас? — Голос у нее был резкий, раздраженный.
— От Дины Брэнд.
— Выходит, она с Максом порвала? — с неожиданной живостью спросила она.