Пуль с обеих сторон было выпущено немало, но все мимо. Рено, зацепившись локтем за дверцу машины, вставил в пистолет новую обойму и сказал:
— Отлично, детка. Тачка слушается тебя с полуслова.
— Куда ехать? — спросила Дина.
— Чем дальше, тем лучше. Езжай никуда не сворачивая, а там сообразим. Похоже, они не хотят пускать нас в город. Нутром чувствую.
Мы отъехали от Берсвилла еще миль на десять-двенадцать. По дороге нам встретилось несколько машин, но ничего подозрительного в них не было. Никто вроде бы за нами не гнался. Под колесами прогромыхал небольшой мост.
— Въедешь на горку — сверни направо, — сказал Рено.
Мы съехали на грязную грунтовую дорогу, петлявшую между скал. По такой больше десяти миль в час при всем желании не поедешь. Минут через пять Рено велел остановиться. С полчаса мы просидели в кромешной тьме. Затем Рено сказал:
— В миле отсюда есть пустая хибара. Там и переночуем. Сегодня пробиваться в город без толку.
Дина сказала, что готова ночевать где угодно, лишь бы не было стрельбы, а я сказал, что меня предложение Рено устраивает, хотя я бы предпочел все же попытаться вернуться в город.
Мы вновь потащились по разбитой дороге, пока в свете фар не увидели маленькую дощатую лачугу, которую давно пора было покрасить.
— Эта? — спросила Дина.
— Она самая. Останови здесь, а я схожу посмотрю, что там делается. — Он соскочил с подножки и скрылся в темноте.
Вскоре фары высветили его фигуру на пороге лачуги. Он повозился с висячим замком, снял его, открыл дверь и скрылся внутри. Потом вышел на порог и позвал нас:
— Все в порядке. Заходите, будьте как дома.
Дина заглушила мотор и вышла из машины.
— У тебя фонарь есть? — спросил я.
— Да, — ответила она, зевнув. — Держи. Устала как собака. Хорошо бы чего-нибудь выпить.
Я сообщил ей, что у меня с собой фляжка шотландского виски, и это несколько примирило ее с действительностью.
В хибаре была всего одна комната, с застеленной коричневыми одеялами раскладушкой и низким столиком, на котором лежала колода карт, а сверху — фишки для покера. Помимо стола и раскладушки, в комнате были железная плита, четыре стула, керосиновая лампа и много всякой утвари: посуда, горшки, кастрюли, ведра, три полки с консервами, дрова и тачка.
Когда мы вошли, Рено зажигал керосиновую лампу.
— Не так уж плохо, — сказал он. — Сейчас я отгоню с дороги машину, и до утра мы будем в полной безопасности.
— Там, наверно, остались какие-то вещи, — вспомнила Дина, садясь на раскладушку и откидывая одеяло, — но не убегут же они. Давайте выпьем.
Я протянул ей фляжку, а Рено пошел к машине. Сначала Дина, а потом я сделали по большому глотку.