— На грузинку не похожа, — постановил атлет. — Отзывайся на Суламифь.
— Не хочу!
— Ага. Тогда Ляля. «Ламбда» звучит как ругательство. Со слухом у вас, барышня, плоховато.
Весь этот вроде бы бодрый поток красноречия был произнесен нудным тихим голосом. Атлет даже не привстал, на локте не приподнялся. Словно сам с собой в ванне разглагольствовал. Странный, однако, парень! И вспомнила, как подруга Маша мне про одного человека сказала: «Шизик! Ты обрати внимание на несоответствие между тоном и эмоциональным содержанием фразы. Точно шизик!» Мне бы, вспомнив эти слова, задуматься. Маша все же психиатр. И дело свое знает. Наверное, уже защитилась. Только двигаться никуда не хотелось. И что, если шизик? Нормальных мужиков не бывает, об этом мы с той же Машей давно договорились.
— Ладно, — согласилась я, — Ляля. Так меня всю жизнь и звали.
— И что это ты тут делаешь в шторм и непогоду?
Атлет повернулся, приняв позу микельанджеловского «Утра».
— Развернись в «День», — насмешливо попросила я.
Он без труда исполнил задание.
— Ты что, натурщиком работаешь?
— Приходилось. Так что ты тут делаешь? — спросил он, не выказывая, впрочем, голосом особой заинтересованности в ответе.
— Черт меня знает, — ответила я совершенно искренне.
— Вот и я тоже. И считаю это лучшим из возможных занятий. Самым близким к истинной природе человека.
— Философия за грош, — лениво отбила я. — Просто более интересного занятия не находится. Натурщикам еще ничего, а специалистам по алтайским петроглифам совсем кранты.
— Это если держаться за резинку от трусов. А если забыть о ней, можно пробиться. Не сошелся же на этих петроглифах свет клином!
— Нет, конечно. Вот я и ищу, чем бы заняться. Старичков обихаживаю, полы мою. Уеду к чертовой бабушке! Только куда — не знаю.
— Чего мотаться по свету за пером жар-птицы? — не меняя тона, сказал атлет и о чем-то задумался. — Есть у меня один знакомый из местных, — проговорил, наконец, с сомнением в голосе. — Тварь, конечно, но не дурак. Открыл антикварную лавку в отстроенной Яффе, а сам ни бельмеса в этом деле не понимает. Да и за стойкой стоять ленится. Поговорю.
— И как это я буду таскаться туда из Петах-Тиквы? Да и в той щели мне делать нечего. Нет, уеду, пускай квартира остается бывшему благоверному. Иначе по судам затаскает.
— Вот оно как… с этим ничего… это можно… Подселяйся ко мне, потом подыщем тебе жилье. Тут, в Яффе, такие норы встречаются, мечта художника! Потолки — во, стены — во, еще и при двориках бывают. И бесхозные. Хозяева-арабы сбежали, устрашившись мести бесстрашных иудеев.