Англичанин испустил вопль. Приглушенный, но душераздирающий. Тут же закашлялся, задохнулся, ухватился за грудь.
– Ну и?.. – спросил Дюк. – Какой суммой у тебя обычно кончалось?
– Пять фунтов. Бумажка в пять фунтов, как правило, улаживала все проблемы. Но, – молодой человек поднял палец. – Но! Все это хорошо до тех пор, пока вам не попадается фордовская каретка. Он опять закашлялся – так, что на глазах выступили слезы.
Тоже, небось, перенервничал. Откуда ему было знать, что из авто выйдет дама и скажет: «Спокойнее, господа. Пропустите. Я врач». Так и не удалось отвертеться от осмотра.
В том, что пострадавший не пострадал, и вообще сам виноват – задумался, полицейского уверяли уже в три голоса.
– Ненавижу американские машины, – молодой человек перекладывал венские колбаски с блюда на свою тарелку. – Господи, как я скучаю по Англии. Вы не можете себе представить, что такое роллс-ройс по сравнению с этими убогими фордами и фиатами! Огромный капот хромированной стали, который не помнется, если на него грохнуться изо всей силы. Все эти раскаленные патрубки убраны внутрь и о них не обожжешься. Ты чувствуешь тепло мотора, сползаешь вниз, на подножку, медленно, как задушенная Дездемона, переваливаешься на брусчатку мостовой – и видишь, какая толпа кругом. Я люблю эти машины! В Вене таких не сыщешь.
– Не в ладах с полицией? – поинтересовался Д. Э. Саммерс.
– Остался без паспорта. Увели как-то вместе с бумажником.
Д. Э. соболезнующе присвистнул.
– Машина должна быть хорошей, серьезной, английской, – продолжал молодой человек. – Хорошие английские машины с хорошими английскими джентльменами! Главное, чтобы у них всегда были деньги, при себе, вот здесь.
Он похлопал себя по груди.
– Не чековая книжка, а деньги, настоящие, живые деньги. Разумеется, кто-то должен кричать: «Боже, он такой молодой и, наверное, джентльмен! Помогите ему!». Шесть шиллингов туда, шесть шиллингов сюда – мелочь. Кроме того, если за мной погонятся, кто-то должен подсуетиться и устроить беспорядок в толпе. Но американские машины – это ужасно! А вы говорите, Гудини. Ха! Я мог бы работать не хуже. Я был бы гимнастом, прекрасным гимнастом, когда бы не эти поганые немецкие газы.
И он снова зашелся кашлем. Сухим, душным и – увы! – настоящим.
– У меня почти нет легких.
– Бедняга, – посочувствовали двое джентльменов. – Ну, а что-то другое пробовал? А если назад, в цирк?
Парень жадно ел.
– Понимаете, джентльмены, из цирка очень легко выпасть в ту профессию, которой я сейчас занимаюсь. Или лазать в форточки, ну. А вот обратно… Многие из нашей профессии перешли на форточки.