Зажёгся свет, и присутствующие попытались осторожно разбудить спирита; тот, потирая глаза, признался, что ничего не помнит. Завидев меня, он поздоровался, когда же ему рассказали, что произошло, тот опечалился и удручённо уселся в уголке.
Моя спутница, явно обескураженная всем увиденным, прошептала мне на ухо:
– Долго это ещё всё будет продолжаться? Такое впечатление, будто я попала в сумасшедший дом!
– Нет, не беспокойтесь, уже недолго: тут есть парочка забавных типов – посмотрим на них и поедем.
Свет вновь притушили, и в воцарившейся тишине послышался стук чьей-то головы об стол[146].
Это оказался уже заснувший Тристан Бенжамен[147]. Бретон задал ему обычный вопрос:
– Что вы видите?
Ответа не последовало. Бретону пришлось трижды повторить:
– Что вы видите?
На третий раз Бенжамен негромко проговорил:
– Невысокое дерево[148].
– Где оно находится?
– В тазу с вареньем.
– А где стоит этот таз?
Опять молчание; Бретон не сдавался:
– Где стоит таз?
Субъект опыта едва слышно ответил:
– В Парагвае, только никому ни слова.
– А чем вы заняты рядом с этим деревом?
– Я ем: чем же ещё?
– Что именно?
– Помёт колибри!
– И как, вкусно?
– Ужасная гадость!
И гипнотизируемый принялся с остервенением отплёвываться, корча рожи японских масок. Нам с большим трудом удалось его успокоить; он в конце концов рассказал, что превратился в школьный мелок, с помощью которого учитель математики написал на доске цифру 17.
Находившаяся среди присутствующих американка, которую я видел в первый раз, с сильным акцентом спросила меня, кто автор этой картины.
Розина нервничала:
– Послушайте, поедем уже, – сказала она мне, – право слово, с меня хватит.
В её голосе мне послышалось раздражение, которое такого рода вечер вроде бы не должен вызывать у подобных ей людей, чьё бодрствование мало чем отличается от транса этих бессознательных существ.
В этот момент появился вышедший было из комнаты Луи Арагон – все просто разинули рты!
Успев в одиночку заснуть в ванной, он вернулся мокрым с головы до ног, точно какой-нибудь ковбой из фильма, преодолевший вброд речку! Он пересёк комнату механическими шагами и остановился у клетки с карликовым игрунком, к которому и обратился:
– Экспрессионизм как движение стихийное не в силах помешать лошади зайти в гостиную: а лошадь столь же уместна в гостиной, что и в стойле – при условии, что салонная лошадь не будет иметь с остальными ничего общего.
Роже Витрак решил в свою очередь допросить новоявленного спирита:
– Что такое экспрессионизм? – обратился он к Арагону.
– Девятая дребедень, изобретённая Фрейндом